Глубокие раны
Шрифт:
— Мы можем поговорить и позже. — Кирххоф порылась в своей сумке и, найдя визитную карточку, протянула ее Кристине Новак. Та мельком взглянула на визитку.
— Вы агент по недвижимости? — спросила она с недоверием. — Но вы же сказали, что из уголовной полиции.
Пия взяла у нее из руки визитную карточку и поняла, что дала ей визитку, которую ей в субботу вручил риелтор.
— Извините. — Она достала из сумки нужную карточку. — Вы могли бы сегодня во второй половине дня, около трех, приехать в комиссариат?
— Конечно. — Кристина натужно улыбнулась дрожащими губами.
Она
Только теперь Пия повернулась к пострадавшему. Маркус Новак лежал на спине, в нос ему была вставлена трубка, другая трубка была подсоединена к локтевому сгибу. Его распухшее лицо было обезображено гематомами. Над левым глазом был сделан шов, второй шов шел от левого уха и почти до подбородка. Правая рука лежала на шине. Верхняя часть туловища и поврежденная рука были плотно забинтованы.
Пия села на стул, на котором до этого сидела пожилая женщина, и пододвинула его чуть ближе к кровати.
— Здравствуйте, господин Новак, — сказала она. — Меня зовут Пия Кирххоф. Я из уголовной полиции Хофхайма. Не хочу вас утруждать, но я должна знать, что произошло вчера ночью. Вы помните об этом нападении?
Мужчина с трудом открыл глаза, его веки дрожали. Он слегка качнул головой.
— Вы получили тяжелые повреждения. — Пия наклонилась вперед. — Если бы вам повезло чуть меньше, то сейчас вы лежали бы не на больничной койке, а в холодильной камере морга.
Молчание.
— Вы кого-нибудь узнали? Почему на вас напали?
— Я… я ничего не помню, — пробормотал невнятно Новак.
Это всегда было хорошей отговоркой. Пия догадывалась, что мужчина прекрасно знал, кто и почему избил его до такого состояния, при котором его пришлось госпитализировать. Страх? Вряд ли была другая причина его молчания.
— Я не намерен делать никаких заявлений, — сказал он тихо.
— В этом нет необходимости, — подтвердила Пия. — Опасные телесные повреждения — это официальное преступление, и оно автоматически отслеживается прокуратурой. Поэтому вы очень помогли бы нам, если бы смогли что-нибудь вспомнить.
Он не ответил и повернул голову набок.
— Поразмышляйте об этом спокойно. — Пия встала. — Я зайду к вам позже. Выздоравливайте.
Было девять часов, когда директор уголовной полиции Нирхоф со зловещим лицом прошел в кабинет Боденштайна в сопровождении Николя Энгель.
— Что… это… такое?! — Он швырнул на письменный стол Боденштайна свежий выпуск газеты «Бильдцайтунг» и забарабанил указательным пальцем по статье, которая занимала половину третьей страницы, как будто желая продырявить бумагу. — Я хочу услышать ваши объяснения, Боденштайн!
«ЖЕСТОКОЕ УБИЙСТВО ПЕНСИОНЕРКИ» — гласил жирный заголовок. Не говоря ни слова, Боденштайн взял газету и пробежал конец крикливой статьи. Четыре трупа в течение одной недели, полиция в полной растерянности, никаких результатов по горячим следам, зато налицо очевидная ложь.
Роберт В., племянник известной предпринимательницы
Буквы расплывались перед глазами Боденштайна, но он заставил себя прочитать статью до конца. Кровь так пульсировала у него в висках, что он не мог ухватить мысль. Кто выдал прессе эту искаженную информацию? Он поднял взгляд и увидел устремленные на него серые глаза Николя Энгель, которая смотрела на него иронично и выжидательно. Неужели это она информировала прессу, чтобы еще больше повысить давление, которое он и без того испытывал в избытке?
— Я хотел бы узнать, каким образом эта информация просочилась в прессу! — Каждое слово директор уголовной полиции сопровождал восклицательным знаком.
Боденштайн никогда не видел его столь разъяренным. Боялся ли он потерять престиж в глазах своей преемницы или опасался последствий совсем с другой стороны? По крайней мере, Нирхоф с готовностью согласился с посторонним вмешательством и сокрытием дела Гольдберга, не предполагая, что за этим убийством последуют еще два аналогичных преступления.
— Я не знаю, — ответил Боденштайн. — Вы ведь разговаривали с журналистами.
Нирхоф стал жадно ловить воздух.
— Я сообщил прессе нечто совершенно иное, — прошипел он. — А именно, дал ложную информацию. Я полагался на вас!
Боденштайн мельком взглянул на Николя Энгель и не удивился тому, что она выглядела вполне довольной. Вероятно, за этим что-то крылось.
— Вы меня не поняли, — возразил Боденштайн своему шефу. — Я был против этой пресс-конференции, но вы очень хотели считать дела раскрытыми.
Нирхоф схватил газету. Он был красным как рак.
— Я считал вас неспособным на это, Боденштайн! — выдавил он из себя, размахивая газетой. — Я позвоню в редакцию и выясню, откуда поступила информация. И если в этом замешаны вы или ваши люди, Боденштайн, то вы будете привлечены к дисциплинарной ответственности и временно отстранены от должности!
Он оставил свою преемницу и исчез вместе с газетой.
Оливер дрожал всем телом от гнева. Значительно больше, чем статья, его разозлило несправедливое и ложное утверждение Нирхофа, что он злоупотребил его доверием, чтобы скомпрометировать его перед лицом общественности.
— Что же дальше? — спросила Энгель.
Боденштайн воспринял ее с сочувствием заданный вопрос как верх лицемерия. На какой-то момент у него возникло искушение выкинуть ее из своего кабинета.
— Если ты думаешь, что таким образом сможешь препятствовать моему расследованию, — сказал он, с трудом понижая голос, — то я уверяю тебя: эта попытка выйдет тебе боком.