Глубокие воды Стикса
Шрифт:
– Я изучила его пока поверхностно, но и на этом этапе видны существенные отличия. Только по предварительным подсчётам в нём больше двенадцати тысяч генов, кодирующих белок. Ты понимаешь, что это означает?
У Лили перехватило дыхание, и она расширенными от волнения глазами посмотрела на Александра.
При слове информация, он тоже почувствовал неподдельный интерес к тому, о чём говорила Лиля, даже на время забыв о её едва различимом, тонком и начинавшем дурманить запахе. Расцепив замок за спиною, он согнул левую руку и задумчиво почесал нос.
– Но насколько я знаю, - проговорил он, - Вирусы не способны
– Ты немного неправильно понимаешь, Саш, - радостно проговорила девушка, видя, что её собеседник искренне заинтересован. – Вирусы не могут размножаться без хозяина, так как им нужны недостающие для этого детали, а вот существовать без него они могут. В каждой капле воды миллионы вирусов.
– Правда? Хм. Ты знаешь, это даже как-то страшно представлять, - улыбнулся Александр. – И что? Эти твои мумиви...
– Мимивирусы.
– Ага. Они живые?
– Ну, пока не определено, можно ли вообще относить вирусы к живым существам. А что касается этих... они в каком-то непонятном состоянии находятся. Словно в анабиозе.
– А разве к вирусам применимо такое понятие? – удивился Александр.
– Ну, я метафорически, - поправилась девушка, и тут же вдруг словно спохватившись, быстро повернула монитор так, что экран оказался Александру не видим. – Только ты никому пока не говори об этом, - испугано заговорила она. – Всё это только предварительные гипотезы. Не хочу, чтобы у Бергинсона был шанс высмеять меня на общем сборе. Ну, ты же понимаешь, Саша? Нехороший он человек.
– Угу, - кивнул Александр.
– Спасибо, Саш, - Лиля отвернулась и принялась возиться с колбочками, видимо решив показать ему ещё одну пробу, а он только пожал плечами. За что спасибо? Ему и самому не нравился Бергинсон. Скользкий, завистливый тип. Поэтому и решение Совета Управления Дальними Полётами по назначению его капитаном экспедиционного челнока, а по сути, и главным человеком в самой экспедиции, казалось ему в корне неверным. И дело совсем не в том, что он сам рассчитывал занять это место. На это наплевать. Среди двенадцати отобранных для первого дальнего космического полёта были и другие достойные, кого Александр с радостью увидел бы на месте Бергинсона. В том числе и Лилю, несмотря на то, что она всего лишь девятнадцатилетняя девушка...
Он вспомнил, с чего это всё начиналось. А начиналось это с замены телескопов Хаббла и Спитцера на более мощный JWST в две тысячи пятнадцатом. В тот же год были расшифрованы первые данные, полученные от двух экспериментов в ЦЕРНе, которые доказывали существование гипотетического поля Хиггса, а соответственно и его бозона. И в этот же год произошло ещё одно знаменательное событие – у генерал-майора, занимавшего высокую должность в Федеральном Космическом Агентстве и простой учительницы истории в самой обыкновенной средней школе, после пяти девочек, наконец-то, родился мальчишка, которого в честь деда назвали Александром.
Вот такие три события. Последнее Александр не считал общемировым, а вот первые два – безусловно.
Когда он в шестилетнем возрасте пошёл в школу, JWST уже подтвердил существование планетных систем у четырнадцати одинарных и кратных звёзд находящихся на «доступном» расстоянии от Земли. Это расстояние астрофизики определили в полсотни световых лет.
Примерно
Когда Александр оканчивал школу, над идеей первого полёта к одной из ближайших звёзд, а именно звезде Барнарда, имеющей планету, основными характеристиками не сильно отличающуюся от Земных, работали крупнейшие мировые учёные всех дисциплин. Даже психиатры и психологи были подключены к общему делу – ведь неясно, как поведёт себя человек, когда привычное Солнце исчезнет во мраке космических глубин. Не замечется ли он в панике? Или чего хуже, не возникнут ли у него острые суицидальные реакции, или другие пограничные расстройства?
Всем этим живо интересовался Александр. Он внимательно отслеживал редкие новости. Телевидение, интернет, журналы. Картинка постепенно вырисовывалась. И когда о решении проблемы с перегрузками, благодаря всё тому же нейтральному веществу, было сообщено по всем федеральным каналам, стало понятно – очень скоро первый полёт состоится.
И спасибо отцу, или точнее, его должности - в пятнадцать лет, Александр был внесён в предварительные списки участников экспедиции, категория – бортинженер ЭКЧ.
Но перегрузки перегрузками, а со временем всё ещё было не совсем понятно. Разогнать экспедиционный космический челнок до скорости света с полпинка задача нереальная. На разгон уйдёт, как минимум, два года. Потом ещё пять лет полёта и два года на торможение. Итого – девять лет в одну сторону. Впрочем, разгонять до полной световой никто и не собирался, опасаясь, что при этом могут произойти непредсказуемые качественные изменения материи. Двести шестьдесят тысяч километров в секунду, по расчётам физиков – эта скорость являлась безопасным пределом для материального объекта, после чего степень опасности достаточно живо начинала стремиться к бесконечности. При данных раскладах полёт в одну сторону занимал уже шестнадцать лет.
Вроде ничего страшного, астронавты в возрастной категории от двадцати до тридцати имеют запас и на возвращение обратно, но вот что им делать в течение шестнадцати лет в открытом космосе? За такие сроки коллектив может не только сплотиться, но и проделать путь в противоположном направлении – до полной неприязни и ненависти каждого его члена к другому. Замкнутое пространство всё же, консервная банка в вакууме.
На помощь, в две тысячи тридцать первом году пришли криобиологи из American Cryonic Society. Поднаторев на почках, сердцах и мозгах кроликов и крыс, они принялись за организмы целиком. Сначала у них получилось вернуть к жизни всё тех же замороженных крыс и кроликов, потом двух собак, потом карликового шимпанзе. После десяти удачных опытов с людьми уже никто не сомневался, что преодоление полёта астронавтами в замороженном состоянии самый оптимальный вариант.