Глубокий поиск. Книга 2. Черные крылья
Шрифт:
Никто не отозвался, и он не стал повторять. В конце концов, не ходить же сейчас с кульком! Заметил номер дома. Впрочем, и в других садиках – ягоды.
Бродов пригляделся. Вот в чём дело! Живы не деревья, а вишнёвые кусты, беспорядочная поросль, которую аккуратные хозяева обычно вырезают. Вот и клонятся до земли упругие, длинные пруты, похожие на прибрежный ивняк.
Нужно будет завтра отправить сюда шофёра, чтоб купил вишни побольше. Можно и на рынке, но тут будет прямо с веток и в достаточном количестве. Отвезти в Школу, а часть в Лабораторию – порадовать девчонок.
До чего тиха и пустынна улица! Неестественно. Летний жаркий вечер, а люди не гуляют,
А проклятая война снова десятками и сотнями вёрст пожирает страну, как лесной пожар…
Лично Бродову открытие Школы принесло по второму ромбу в петлицы, поскольку он теперь руководил достаточно большим и разветвлённым подразделением, хотя и носившим по-прежнему кодовое наименование «Особая группа». Однако Николай Иванович испытывал иррациональную неловкость за свою принадлежность к высшему начсоставу: настолько неудачными он считал действия военного руководства в последнее время. Он знал из тех секретных докладов, с которыми ему полагалось знакомиться, как ропщут солдаты – не на тяготы войны, не на холеру, что разгулялась по всей прифронтовой полосе, а на бездарные приказы начальства. Гражданское население не роптало: люди молча, упорно делали всё возможное и невозможное, что зависело от них, – даже настроение старались поднимать себе и близким…
Бродов считал, что знает, как исправить целый ряд ошибок и просчётов, но не имел ни малейшей – даже теоретической – возможности повлиять на ситуацию и испытывал от этого острую, болезненную досаду. Его, человека, нюхавшего порох только на учебных стрельбах в Академии, слушать не станут и скажут: «Занимайся своим делом!» Он и занимался не покладая рук…
Прочитав очередную сводку, которая повествовала, помимо боевых действий, о стечении стратегических просчётов и тактических промахов, приведших к неудачам, Николай Иванович собирал очередное совещание отряда слежения.
– Товарищи, знаю, что работаете во всю силу, и всё-таки прошу: посмотрите ещё внимательнее, попробуйте другой заход какой-то, похитрее. Должно быть нейровмешательство, которого вы не учли! Не может на пустом месте…
Он сам понимал, что повторяется, что не в первый раз обращается к сотрудникам с одним и тем же призывом, и что те действительно стараются выполнить приказ, что тратят свободное время, предназначенное для отдыха, на поиск малейших признаков не выявленных ранее вражеских внесознательных воздействий на высший и средний комсостав. И всё-таки они должны найти! Не может же быть, чтобы на пустом месте…
Специалисты мучились, недосыпали, но отвечали одно и то же:
– Единственное изменение – степень давления…
Был у них в ходу такой рабочий термин: «общее давление эгрегора».
– С весны сорок второго фашисты резко усилили общее давление, и оно продолжает нарастать. Мы отвечаем усилением защиты. Защиты включением не хватает, применяем комбинированные варианты. Сдерживаем напор.
– Вам требуется подмога: ещё люди, артефакты?
– Будем рады пополнению! Но, по совести, на данный момент нам хватает ресурсов, чтобы держать оборону.
Они отлично знали: нет сейчас у начальника свежих людей для пополнения отряда! Бойцов же надо найти, подготовить. Наиболее действенные артефакты на данный момент тоже исчерпаны. И всё-таки Бродов настаивал:
– Благодарю за героический
Да, у нейроэнергетов бывают свои ранения – и лёгкие, и тяжёлые. Называются «пробой». Никто не запишет в личное дело, что боец отряда слежения или защиты отвалялся неделю с температурой под сорок и симптомами неизвестного заболевания и выжил только благодаря стараниям шамана. Не запишешь в послужной список молодой здоровой женщины внезапную и тяжёлую почечную колику. Не выдашь нашивку за несчастья, которые неожиданно свалились на самых близких члену отряда людей. Порой последствия энергетического пробоя устраняются начисто, а иногда они, увы, непоправимы. Бывают и смертельные пробои. К счастью, в обоих отрядах пока обходилось.
– Возможно, силы тают, внимание притупилось?
– Николай Иванович, сил только прибавляется: мы ж не свои тратим!
За несколько лет он слышал эту фразу сотни раз с вариациями: «Мы ж берём из Космоса! Чем интенсивнее работаешь, тем больше сил». Она всегда действовала ободряюще.
– Да знаю! Но спать-то хочется? Сознайтесь хотя бы в этом!
– Хочется. Но это ничего. Мы потерпим. Мы уже и во сне научились работать.
Даже в разговоре с начальником они по привычке держали круговую оборону! Хорошо было с ними пообщаться, на душе легчало, но ясности в вопросе, с которого начали, не прибавлялось…
Ребята – новые школьники – понравились Николаю Ивановичу и полностью оправдали его ожидания. Живые, любопытные, активные. В меру озорные, в меру послушные. Все наделены умом и воображением. В отношении друг друга и взрослых настроены доброжелательно.
Они наперебой рассказывали о доме. Их переполняла гордость за отцов, старших братьев, сестёр, что воевали сейчас и писали бодрые письма с фронта, из госпиталей.
Пока ещё Николай Иванович не успел отнестись к каждому как к индивидуальности, они были для него стайкой. Стайкой птах, которых он намеревался прикормить, приучить к руке. Предстоит узнать поближе характер и привычки каждого.
В общем, открытие полноценной Школы – повод для праздника, но Бродова отчего-то ещё там, среди ребят и наставников, сжала тисками такая печаль, что он насилу выдержал всё необходимое общение и поторопился удалиться. Нервы сдают. Но сдаваться-то нет права ни у кого – тем более у нервов. Остаётся приводить их в порядок доступными средствами. Поэтому он решил сделать себе поблажку в виде часа свежести и тишины – и отпустил шофёра.
Вот и берег. Предзакатный штиль. Только свежий воздух с Волги оживлял стоячую тишину долгого дня. Невероятной широты горизонт. Солнце зарумянилось и по-вечернему ласково заглядывает в глаза. Здесь свежо дышится – не то что в каменном мешке раскалённого города. Но созерцание реки не приносит хотя бы временного чувства покоя, как было ещё весной.
Николай Иванович спустился к маленькой пристани и сел на кривоватую, почерневшую от времени самодельную скамью: широкая доска, пристроенная на пару чурбаков. Хотелось побыть самую малость наедине со своими мыслями, не отвлекаясь даже на ходьбу. Да и не мысли, скорее, образы недалёкого прошлого чередой атаковали сознание. Первые встречи с каждым из школьников первого набора. Как обживались в Лаборатории, как удивлённо и недоверчиво открывали для себя новый мир Игорь, Лида, Женя. Каждый был не похож на другого, уникален и неповторим. Теперь предстояло пройти этот путь с самого начала.