Глубокий рейд. Записки танкиста
Шрифт:
Я был очень доволен приданными автоматчиками. С такими людьми можно было идти хоть на край света.
Двух автоматчиков Найденов отправил проводить меня. Когда мы по пояс в снегу добрались, наконец, до места, танкисты уже отдыхали. Закиров хлопотал у печки, напевая себе под нос что-то заунывное. Увидев меня, он обрадовался.
— А, товарищ командир! Садись кушать. Закир хороший пилов делал. Очень хороший пилов!
— Откуда ты взял рис, баранину? — строго спросил я его.
— Помпохоз хорош чиловек, сам дал. Говорит: на, Закир, продукт. Делай пилов командиру.
Рассказывая это, Закиров не смотрел мне в глаза. Опять он, небось, часа два ходил за помпохозом, добродушным, невоенного склада старичком, доказывая, что
Несмотря на все уговоры Закирова, я отказался от вкусного блюда, снял полушубок и, укрывшись им с головой, лег спать. Закиров долго еще не ложился, ворча вполголоса о том, что у помпохоза продуктов две машины. Мало ему, что ли? Что станется от того, если будет меньше на один кусочек баранины? Наконец улегся и Закиров, крепко ругая помпохоза, заподозренного теперь в том, что он не вытерпел и пожаловался начальству.
Несмотря на усталость, я долго не мог уснуть. Ворочаясь с боку на бок, слышал, как в другом конце землянки кто-то непонятно и неестественно громко бормотал во сне. Почему-то казалось, что я забыл сделать что-то самое важное, а что именно — так и не мог вспомнить. Все ведь как будто шло хорошо, а беспокойство не оставляло меня. Еще и еще раз я продумал все до мельчайших подробностей. Хотелось ни в коем случае ничего не упустить, не оставить нерешенным, недоделанным. На моей ответственности не один десяток жизней молодых и здоровых людей, которым еще многое предстояло совершить в будущем. Что упущу я, то может сказаться на них. Мне по прямой обязанности, по воинскому долгу, по совести нельзя было упускать ничего. Подчиненные верят в своего командира, надеются на него, знают, что командир решит правильно, прикажет исполнять то, что действительно нужно, поэтому и делают свое дело безукоризненно и честно. Солдаты не только верят в знания и опыт своего командира, но и любят его, как отца, за то, что он заботится о них, дорожит их жизнью больше, чем своей собственной. Почетна, но трудна и ответственна обязанность командира, как начальника, воспитателя и как старшего товарища подчиненных.
Я поворочался еще немного и, наконец, уснул.
В девять часов утра прибыла машина с боеприпасами. Снарядов брали много. Их старались совать всюду, лишь бы только вращалась башня. Крышки металлических ящиков боеукладки мы сняли и грузили снаряды в переполненные ящики навалом. Помимо того, снаряды размещались еще и на корпусе танка, в специальных гнездах, где они плотно укреплялись при помощи особых застежек, наподобие полужесткого крепления лыж. Погрузили гранаты, пулеметные и автоматные диски, цинки с патронами, тол. В общем вооружились, как говорится, до зубов.
Беспокоился я лишь о том, что и этих снарядов может нам не хватить, а пополнить запас их там, в тылу врага, не удастся, так как снаряды фашистов к нашим пушкам не подходят.
Артиллеристы-техники осмотрели боеукладку, гранатные запалы и все прочее по своей части.
К двум часам дня подошли два бензозаправщика для дозаправки танков. Кроме основных баков, после небольшого спора решили взять и дополнительные, прикрепленные снаружи танка, по бортам. Брал я их неохотно. Возить на машине незащищенные жестяные баки с горючим было чрезвычайно рискованно. Ведь достаточно одной зажигательной пули — и машина превратится в пылающий факел. Однако могут сложиться такие обстоятельства, когда ни время, ни обстановка не позволят дозаправиться немецким горючим, поэтому дополнительные бачки все же решили взять.
В общем, после дня напряженной работы к девяти часам вечера машины и люди были в полной боевой готовности. Хотя в нашем распоряжении оставалось еще два дня, я доложил, что рота ждет приказаний.
Решением командира бригады срок выхода в рейд был перенесен на завтра. В шесть утра, пока еще не начало светать, мы должны были выйти на передний край для рекогносцировки,
За час перед тем как дать людям отдых, мы собрались в самой большой землянке на открытое партийное собрание. Народу было много, мест не хватало, поэтому некоторым товарищам пришлось забраться на нары, а другим толпиться в проходе и стоять в дверях. За столом президиума — замполит Кудряшов и парторг товарищ Стрельчук. Выждав, когда все голоса смолкли, Стрельчук открыл собрание и предоставил слово Кудряшову.
Кудряшов встал. Привычным для всех нас движением руки разгладил усы и начал:
— Сегодня, товарищи, мы собрались с вами перед тем, как отправиться на выполнение ответственного боевого задания. Нам нужно поговорить сейчас о том, как мы подготовились к рейду в тыл противника с целью ослабить его, нанести ему удар, нарушить коммуникации, помешать сосредоточить силы на нашем участке фронта.
Успех операции целиком зависит от того, как мы с вами отнесемся к выполнению своего священного воинского долга. Все дело в людях, в нас самих. У нас есть отличный боевой опыт, мы все решительные и умелые воины Советской Армии, беззаветно преданные своей любимой Отчизне, ее верные сыновья, готовые отдать по капле кровь свою, а если потребуется, и жизнь за победу нашего правого дела. Нас вырастила и воспитала родная Коммунистическая партия. Она вдохновляет нас и зовет на подвиги, она учит нас быть стойкими и непреклонными в боях с ненавистным врагом, она осеняет нас знаменами славы и рождает тот героический дух, который сильнее смерти. Наша сила с вами в стальном единстве рядов партии, состоящей из лучших, самых преданных нашему великому народу, передовых людей. Каждый день множатся ряды нашей Коммунистической партии. Вот и в эту минуту мы будем с вами обсуждать заявления солдат и офицеров нашего подразделения о приеме их кандидатами в члены партии. Пусть каждый подумает и скажет свое мнение, достойны ли эти товарищи быть в авангарде, достойны ли они нести высокое звание коммуниста?
Замполит сел. Парторг Стрельчук взял первое заявление и прочитал его: «В партийное бюро от командира взвода гвардии лейтенанта Петрова. Заявление. Прошу принять меня кандидатом в члены Коммунистической партии. Клянусь, что приложу все свои силы и, применяя полученные мною знания и опыт, с честью выполню свой долг воина-коммуниста. Если потребуется, я не задумываясь отдам жизнь за свободу и независимость своей великой Родины».
Петрова, заслуженного офицера нашей роты, все хорошо знали и любили. После его выступления и высказываний товарищей о нем Петров был единогласно принят кандидатом в члены партии. Вслед за тем было рассмотрено еще несколько заявлений и принято в партию несколько лучших воинов из нашей роты.
Но вот попросил слова башенный стрелок Кирсанов. Он с трудом протиснулся к столу и, сняв шапку, нерешительно взглянул на лица своих товарищей. Танкисты выжидательно молчали. Тогда Кирсанов, как бы ища поддержки, обернулся в сторону Кудряшова. Дружеская улыбка замполита подбодрила башнера. Он вытер платком вспотевший вдруг лоб и откашлялся.
— Говори, Кирсанов, не стесняйся. Здесь все свои люди, они тебя поймут, — сказал Кудряшов.
— Вы, товарищи, меня знаете, — начал Кирсанов. — В бригаде я давно…
— Больна карашо тебя знаим, — язвительно крикнул Закиров.
— Не перебивай его, Закиров, — сказал Кудряшов. — Если ты хочешь выступить, попроси слова, а так только собьешь человека и сам ничего определенного сказать не сможешь.
— Дай слово, товарищ парторг, хочу высказать предложений, — заявил Закиров.
— Подожди, — остановил его Стрельчук, — сейчас говорит Кирсанов, а потом я и тебе дам высказаться.
Кирсанов стоял теперь молча и мял в руках шапку. Руки казались слишком большими для его роста. От постоянной работы на морозе они были красными и немного распухшими.