Глубокий рейд
Шрифт:
В Боярщину, где стояли тылы дивизии, которой полковник Штрумф командовал до появления Доватора, и где находилась его личная штаб-квартира, он приехал под вечер.
Вылезая из машины, полковник приказал адъютанту сообщить жене о его приезде, сам же направился в штаб, куда велел привести пленного казака.
Когда солдат ввел связанного Торбу в комнату, полковник, заложив руки за спину, ходил из угла в угол. Голова Захара была обмотана нательной рубашкой. Она пропиталась кровью, присохла к волосам и щеке. Захар был ранен в голову, контужен тяжелой миной и ушиблен бревнами. Немцы вытащили
– Пусть убьют! Ведь живым все равно не выпустят..."
Теперь же, стоя перед полковником, Торба привел свои мысли в полный порядок. Захар видел, что его охранял один немецкий солдат, который дожидался в передней комнате. Захар был с полковником с глазу на глаз. Убить полковника Торбе казалось пустяком, а солдата тем более - солдат был низкорослый, плюгавый, в широких брюках с потертыми коленками. Стоило выбежать из сеней, а там - огороды... Дальше - речка, кустарник и родной лес. Только бы развязали руки!..
Штрумф снял безрукавный, сизого цвета макинтош и вместе с фуражкой повесил на гвоздь. Присев за стол, он не спеша закурил сигару и, пуская колечки дыма, спросил:
– Ваше звание, господин потомок кубанских атаманов?
– Прикажите развязать мне руки, я ранен... Иначе говорить не буду.
– Хор-ро-шо!
– Полковник встал, подошел к двери, что-то крикнул по-немецки.
Вошел плечистый, в кителе, худой, длиннолицый офицер, такой же прилизанный и надушенный, как и полковник. На рукаве у него была нашивка с изображением мертвой головы. Откуда он взялся, Захар не знал. Когда он развязывал на руках Торбы кавказский наборный ремешок, у Захара стучало сердце: план рушился... Офицер ушел.
– Я вас слушаю, - сухо произнес полковник.
На остром лице полковника промелькнуло что-то гадкое, похожее на ехидную улыбку. Он расстегнул ворот кителя и обнажил тонкую белую шею.
Захар не спускал с него глаз. Подскочить бы, схватить эту шею грабастыми пальцами, давануть... Но полковник в это время достал из кобуры парабеллум и положил его на край стола.
– У вас дурной характер. Вы женаты?
– склонив набок голову, спросил полковник.
– Я вам ничего не скажу, - хрипло проговорил Торба.
– Хорошо!
– Полковник снова что-то крикнул в дверь.
Послышалась возня, потом шумно распахнулась дверь. Захар, прикусив побледневшие губы, вздрогнул. Длиннолицый офицер и солдат втолкнули в комнату Оксану Гончарову. Она была в изодранной в клочья сорочке, с распущенными волосами. На голых плечах и груди лиловели кровоподтеки. Лицо опухло до неузнаваемости, под черными дугами бровей
– Кто это?
– полковник кивком головы указал Оксане на Торбу. Та, стыдливо дернув сорочку, отвернулась в сторону.
– И вы ее не знаете, кубанец?
– спросил полковник.
– Я знаю, что ты...
– Захар рванулся было вперед.
– Ну!
– звонко крикнул полковник. Закинув руки за спину, порывистым кошачьим движением подскочил к Торбе, вытянул шею, приблизил бескровное лицо, вкрадчиво шептал: - Коммунист? О-о! Коммунист! Я тебя буду... Полковник не договорил. Захар обеими руками схватил его за горло. Горло хрустнуло, точно яичная скорлупа. Полковник конвульсивно мотнул головой вверх, всхлипнул и вяло опустился Захару под ноги.
Торба, отшвырнув обмякшее тело полковника, подскочил к столу. Левой рукой схватил стопку своих документов и сунул в карман, а правой сжал рукоятку парабеллума. Потом торопливо снял со стены полковничью фуражку, примерил, но она не налезала на голову - мешала повязка. Торба сорвал повязку и швырнул в угол. Надев фуражку, накинул на плечи плащ. Он не замечал, как щеки заливает кровь, не чувствовал, как дрожит рука Оксаны, которую он крепко сжал. Быстро распахнул дверь и шагнул в переднюю комнату.
Адъютант полковника сидел к нему спиной за столом и что-то писал. Когда дверь открылась, он повернул голову. Захар выстрелил ему прямо в лицо. Солдат был убит вторым выстрелом. В сенях Захара и Оксану никто не задержал, но, когда они выбежали во двор, их оглушил грохот пулеметной и винтовочной стрельбы. Крыши домов были освещены полыхающим заревом пожара. Со всех концов села доносились заглушаемые выстрелами крики немцев. Не обращая внимания на свист пуль и не пригибаясь, Захар побежал через картофельное поле к речке. Следом за ним бежала Оксана. Сухая, твердая ботва царапала до крови ноги, но Оксана не чувствовала боли. Она видела перед собой речушку, кустарник. Вот и сарай, где недавно сидел Торба, как пойманный в клетку зверь. Вдруг со стены сарая навстречу бегущим метнулись какие-то тени, набросились на Торбу и повалили его на землю.
– Стой, фашистская душа!
– Кто-то тяжело дышал.
– Удирать, стерва? Только пикни!
– Люди навалились на голову... Но Захар и не думал сопротивляться, он выпустил револьвер и растянулся на картофельной ботве.
– Да свои же мы!
– крикнула Оксана.
– Постой, а ты откуда, девка?
– спросил паренек с автоматом.
– Да ты, пташка, совсем голая!
Захар поднялся. Скинул полковничий плащ и укрыл им Оксану, потом стащил с головы фуражку и далеко забросил в кусты.
Выстрелы стихли. В деревне полыхал пожар, разбрасывая над крышами домов искры.
– Откуда вы, браты?
– судорожно переводя дыхание, спросил Захар.
– С неба, а ты кто такой?
– Разведчик Доватора. Сегодня утром поджидал десант...
– Да это мы самые!
– Как вы? Значит, с отметки 93,5?
– Точно!
– Но там же немцы...
– Ого! Им казачки чох сделали! Все в порядке. Там утром какого-то разведчика все искали. Один усатый казак...
– Филипп!
– крикнул Захар.
– Браты! Хлопчики! Родные мои!