Глубокое ущелье
Шрифт:
— Значит, весь твой порошок изготовлен беднягой Камаганом?
— Выходит, так.
— Аллах, аллах! А ну, покажи!
— Пойдем.
Каплан Чавуш зажег светильник и повел Юнуса за собой.
По восьми ступенькам они спустились в каменный подвал, где он воевал с проклятой трубкой. Низкая дверь из дубовых бревен скреплена железными прутьями на стальных штырях с круглыми коваными шляпками. Единственное оконце под потолком, выходящее во двор, забрано толстой железной решеткой. В углу — кузнечный очаг и наковальня, на верстаке — тиски, несколько плавильных горшков из огнеупорной глины, щипцы, литейные формы, кузнечный и слесарный
Каплан Чавуш поставил светильник на верстак, вытащил железный ящик. В нем он хранил двадцать — тридцать алтынов на черный день, три стальных бруска для клинков и самую большую свою драгоценность, что берег пуще глаза,— дьявольскую смесь.
Повозившись с замком арабской работы, открыл ящик. Достал небольшой кожаной мешочек. Как все одержимые люди, при виде предмета своей страсти переменился. Руки неприметно затряслись. Он бережно высыпал на верстак немного порошка. Скатал из него шарик. Плотно затянул мешочек, положил его в ящик, закрыл крышку и отнес подальше в сторону. Запалил от светильника хлопковый фитиль и, помянув аллаха, поднес к шарику, который сразу зашипел, завертелся и, прочертив на верстаке огненный круг, сгорел.
— Вот, Юнус Эмре, это и есть мой черный враг, что оставил меня без бороды, сжег лицо, сделал посмешищем в глазах эскишехирского люда.
Теперь, когда Юнус своими глазами видел, как горела эта дьявольская смесь, он невольно содрогнулся. Каплан Чавуш еще легко отделался! Юнус закрыл на мгновение глаза. Если Каплану удастся сотворить свою трубку, то с таким оружием ничего не стоит поставить на колени весь мир! Эта мысль потрясла ашика. Он представил себе, как встретил бы его Караманоглу, приди он к нему с таким оружием.
— Ну и дела! В ум не возьму.— Он проглотил комок в горле.— Огнем, что ли, выталкивает свинцовый орешек из трубки?
— Огнем, но не так-то просто. По правде говоря, я и сам еще толком не знаю, приятель... Ты своими глазами видел: горит эта штука быстро, но не взрывается. А насыплешь ее в трубку — с огнем да грохотом все вылетает.
— Трубку разорвало, что ли, когда ты бороду потерял?
— Нет. Много я над этим бился, брат. Много мучился. Но в тот раз просто не поостерегся. Огневой порошок из рук не выпускал. А руками нечаянно взялся за бороду.
— Эх ты, бестолковый Каплан! Теперь понятно. После грязного дела, недаром сказано, омовенье совершать надобно. А ты руками своими нечистыми за бороду схватился.
— Что верно, то верно! Но эта мерзость не только к бороде пристала, а в кожу впилась. Сам я уцелел, а кожа сгорела. Так без половины бороды и хожу.— Он вздохнул.— Да! Покуда не заставишь ее громом греметь как следует, ничего не добьешься.— Он втянул в себя воздух, понюхал.— Вот и все наши секреты. Ну, говори теперь, что сказал этот олух еврей? Какие вести от френкских кузнецов из Мира Тьмы?
— Из Венеции прибыл купец... И не простой, а старейшина. Твой лекарь-еврей завел с ним разговор. Дошел до железной трубки. Не так, будто к слову пришлось, а точно знал все, что у френков делается. Купец, услыхав про трубку, растерялся, словно разум у него, говорит, из головы выскочил. Короче, понял твой лекарь, что френкские мастера если не нашли главного, то немного им осталось.
— Упаси аллах! Чего же он не поспешил сразу передать мне эту весть? Может, и вправду думает, что шея его — чтоб ее скрутило! —
— Как раз собрался написать, а тут я подоспел. Хорошо, говорит, что пришел ты, брат ашик. Такие вести бумаге не доверяют.
— Оставь старого пачкуна! — Каплан Чавуш завертелся, заметался, как пес с обожженной лапой.— Вдоволь ли у френкских мастеров огневого порошка? И откуда они его достают?
— Этого он не выведал.
— Вот болван! Не выведал. Пропало наше дело, Юнус Эмре! Чего глядишь как баран на новые ворота? Ничего ты не соображаешь... Если у них много порошка и могут они его испытывать сколько нужно, плохо наше дело, плохо! Понапрасну я свою рожу сжег, бородой пожертвовал! Неужто зря мастерскую свою оставил, перебрался на чужбину и сижу в этом проклятом подвале. Что с мусульманами станет, если гяуры-френки, кои человеческим мясом да кровью насытиться не могут, получат в свои руки трубку? Начнут нас издали бить, как птицу. Нельзя будет к ним подступиться, мечом да саблей достать, что тогда делать? — Он дважды ударил себя в грудь.— Не выведал безмозглый еврей, над чем бьются френкские мастера? Чтоб ему!.. — Он помолчал, ожидая ответа. Юнус пытался вспомнить. Каплан в отчаянии крикнул: — Как френкские мастера срез у трубки делают? Срез, говорю, слышишь?
— Погоди, погоди! Венецианский купец, кажется, тоже все про срез твердил. Выспрашивал, умолял, словно кровников своих искал. Вот так-то, Каплан.
— Ох, беда, беда! Не дай бог, если нашли они, значит, мы опоздали. Считай, нет нас! Мертвы мы, Юнус Эмре!..
— Не бойся, брат Каплан, Насколько я понял, они еще главного не нашли. Иначе не спрашивал бы купец. Он говорил: «Сделать узкий срез - разрывает, а широкий сделать - не летит, плюхается железный шарик прямо под ноги».
— Есть, выходит, на небе аллах! Не оставил он рабов своих...— Каплан Чавуш бросился в угол, вытащил другой ящик, опрокинул его содержимое на верстак.— Вот гляди да разумей! — Он развалил по верстаку кучу латунных трубок.— Вот эти поломались, паршивые... И с широким срезом, тоже не годятся... О аллах, как же быть? Укрепи наш разум.
— Оставь ты в покое аллаха, не жди разума с неба!.. Слушай! Придя в себя, купец стал приставать: откуда, говорит, ты знаешь про железную трубку...
— Ну, если паршивец еврей...
— Нет! Тут твой щербатый лекарь насторожился. Разве, говорит, ты что-нибудь сказал, что ждешь от меня ответа? Венецианский торговец и так и сяк, видит, еврей стоит крепко. И говорит тогда ему: «Наши мастера втайне работают, не то попы прослышат, живыми сожгут, как колдунов».
— Вот враль! Вот враль!.. Как могут попы совать свой поганый нос в работу мастеровых? Разве это их дело?
— И я так сказал. Но послушать твоего лекаря, не соврал купец. Все сейчас у френков вверх дном! А страшнее слова «колдун» ничего нет, приятель. Отчего-то в сердце им страх запал, колдунов боятся... Друг за другом бесплатно шпионят. Стоит сказать: «Уж не колдун ли он?!» — и тут уж короли сыновей своих спасти не могут. Попы хватают, вешают, жгут на кострах. На каждой площади, говорит твой лекарь, поленницы дров наготове...
— А трубка тут при чем? Взбесились, что ли, черные свиньи?
— Да, взбесились. Известно, попы. Не одни попы, считай, все френкские гяуры в Мире Тьмы перебесились... Кто делает, что в книгах не записано, сжигают: колдуны, мол. А кто делает, что в книгах записано, тоже сжигают.