Глухая пора листопада
Шрифт:
Офицеры терпеливо ждали, пока сиделка кормила больного куриным бульоном (Судовскому готовили отдельно); потом Коко выпил столовую ложку кагора, полежал с закрытыми глазами, наконец произнес внятно, но глаз не открыл:
– Пожалуйста, господа.
– Не сочтите нас бессердечными, Николай Дмитрич, – прожурчал Скандраков. – Мы понимаем, вам очень тяжело вспомнить, понимаем, но ведь что же делать-то, необходимо.
– Государю императору докладываем еженедельно, – просительно добавил полковник Оноприенко.
Судовский ответил:
– Сам служил, понимаю.
Около полуночи был готов протокол «расспроса».
«Квартиру,
Под фамилией Яблонского проживал в этой квартире отставной штабс-капитан Дегаев, которого я вполне признаю на предъявленной мне ныне его фотографической карточке.
16 декабря 1883 г. мы поехали к Дегаеву по его просьбе. Поехали, насколько помню, на извозчике, которого и отпустили у ворот на Гончарной улице. Войдя в квартиру номер 13, где проживал Дегаев, мы разделись в прихожей, подполковник Судейкин ушел с Дегаевым во внутренние комнаты, а я остался в гостиной или столовой и сел в кресло спиною к дверям, ведущим в коридор и кухню. Просидел я так, наверное, с четверть часа, как вдруг совершенно неожиданно для меня на меня напали…»
Скандраков не был в восторге ни от очной ставки Росси – Судовский, ни от показаний последнего. Если и не совсем попусту мучали Коко «расспросом», то лишь в одном смысле: убедились в бессмыслице мучить беднягу другими очными ставками.
К тому ж Александр Спиридонович понимал, что на будущем судебном процессе адвокатура без труда заручится доводом, опровергающим показания несчастного Коко: медики засвидетельствуют его умственную неполноценность. И, говоря по совести, врачи не покривят совестью. Да и как признать нормальным пациента с такой черепной травмой? Возможно ль утверждать, что страдалец в здравом уме и ясной памяти, ежели бывший адъютант и племянник Георгия Порфирьевича беспрерывно лопочет про шкатулку с деньгами, о которую он, дескать, пребольно ударился затылком?..
Правда, процесс (если только удастся создать таковой), очевидно, будет вести военный суд. А господа гвардейские полковники не приемлют штафирок-защитников, да и вообще плюют на юридические тонкости. Но он, Александр Спиридонович, не гвардейский полковник и должен действовать безукоризненно.
Если бы даже Судовский опознал, например, Степана Росси, Скандраков бы этим не удовлетворился: один свидетель не свидетель. И наоборот: неопознание Росси тоже еще ничего не означает. Как и то, что бедняга адъютант не опознал двух лиц, которые были предъявлены, так сказать, фотографически. Теперь оставалось ждать, когда доставят тех двух.
Ждать, впрочем, недолго: одного уже везли из Киева, другого – из Москвы.
Василий Конашевич был замешан в преступном ромненском кружке и хорошо известен как киевскому подполью, так и киевским филерам. Но Скандраков вытребовал Конашевича только потому, что Конашевич (по сведениям киевской агентуры) в середине декабря минувшего года выезжал в столицу.
Киевские жандармы не имели охоты расставаться с Конашевичем, ссылаясь на чрезвычайную важность «ромненского дела». Ох уж эти провинциалы, дальше своего носа не видят. Любопытно, сколько весит это воробьиное «ромненское
О, если б сей Конашевич оказался, наконец, «Савицким»! Кликнули дворника, Демидов аккуратно явился. Нет, он не признал в Конашевиче «своего жильца», не признал в нем «Савицкого». При виде закручинившегося начальства Петру Степанычу аж неловко сделалось. Да ведь куда ж от истины денешься, господа хорошие?
Но все же дворник несколько утешил и полковника Оноприенко, и майора Скандракова: Конашевич, видишь ты, был, как и Росси, частым гостем на Большой Садовой, 114. Подбиралась, кажется, недурная компания…
Конашевич, по мнению Александра Спиридоновича, смахивал на «бурсака». Майор таких недолюбливал. Такие почти всегда были упрямцами, туго поддавались.
Слава богу, народовольцем-то «бурсак» назвал себя не обинуясь. Впрочем, чего уж было вилять при наличии киевских улик?! Ну а дальше, подтверждая наблюдательность Скандракова, дальше – ни шагу, ни тпру ни ну. Приезжал ли в Петербург? Да, приезжал. Однако не в декабре, а в октябре. Не тогда, значит, когда убили Судейкина. Большая Садовая, 114? Нет, никогда не бывал. Сергей Петрович Дегаев? Конечно, слыхал. И даже видал. Где? Хм, на афишках видал, вот где.
Очной ставки с Росси учинять ему не стали. Немного покамест дождешься от «бурсака», а Росси, пожалуй, еще «не дозрел».
– Ну что ж, хорошо, – задумчиво проговорил Скандраков. – Вы все отрицаете, это ваше право. Однако на вас падает подозрение в убийстве инспектора Судейкина, а потому, к сожалению, быть вам и впредь в санкт-петербургской крепости. Это наше право.
– Право? – мрачно закипел Конашевич. – Дикое бесправие. «По-до-зре-ни-е»… Ни в одной цивилизованной стране этого не позволили бы.
– Ошибаетесь. Но в принципе относительно цивилизации мнение ваше разделяю искренне: России до нее далеконько. Да только, осмелюсь заметить, приблизимся мы к ней не усилиями так называемой «Народной воли».
Майор готов был «воспарить», но тут его пригласил выйти департаментский чиновник.
– Вот, пожалуйста, Александр Спиридонович, – заторопился коллежский секретарь. Он был новичок в департаменте, и ему не терпелось блеснуть исполнительностью. – Изволите ли видеть, Савицкий до Большой Садовой обитал в Климовом переулке. Это близ Лиговки, – любезно пояснил он «московскому» майору. – А вид на жительство имел от рогачевской полиции.
– Это в Могилевской губернии, – не остался в долгу майор.
– В Могилевской… Я тотчас снесся с тамошним капитаном Захаровым…
– Он у меня начинал службу, – как бы мимоходом заметил майор.
– Да? – приятно улыбнулся коллежский секретарь. – Так вот, я предложил капитану поехать в уезд и…
Письмо могилевского жандарма секретарь держал в папочке, Скандракова подмывало прочесть быстренько, без задержки. Но молоденький чиновничек с таким удовольствием докладывал о своих разысканиях, что Александру Спиридоновичу было жаль его обрывать. «В конце концов, – снисходительно подумал Скандраков, – каждый из нас гордится исполнением своего долга».