Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка(Романы)

Бээкман Эмэ Артуровна

От негодования одна бровь Бениты приподнялась. Как ни странно, но ей удивительно шли эти небрежно прочерченные над глазами темные линии, которые, казалось, жили сами по себе, не подчиняясь никакой закономерности.

— Никто, — успокоил ее мужчина. — Я просто предположил.

Женщина повернулась к нему спиной, всадила грабли в скошенную отаву и начала сгребать ее.

— Все весенние ягнята появились на свет раньше времени, мертвые, — пробормотала она, не глядя на мужчину.

— И сколько таких хуторов?

— Три, — бросила Бенита. —

В этом году было мало случек, кому охота навязывать себе на шею лишнюю норму шерсти. И вообще скоро у каждого будет по одной корове и поросенку. Не у всех есть бык Мадис, чтобы держать учетчиков скота подальше от хлева.

Молларт задумался.

— Господин Молларт, вы поможете мне? — спросила Бенита, когда воз был готов.

— Да-да, — пробормотал мужчина.

Бенита вскинула косу и грабли на плечи. Там, где дорога позволяла, Бенита шла рядом с мужчиной и жаловалась.

— В этом году мне не повезло с животными. Околела хорошая свинья. Случилось это так: я вытащила ее из темного хлева в загон, что на дворе. Свинья вдруг стала красной как свекла — солнечный удар! Заколоть не успели, сварили на мыло. Счастье еще, что выменяла у одного немца мыльный камень, иначе бы вся эта куча сала протухла. Кто-то посоветовал продать мясо, дескать, горожане с голодухи слопают, но мне совесть не позволила. Хоть мир и держится на обмане и лжи, а все же рука не поднимается людей околпачивать.

— Такая молодая и столько пессимизма? — улыбнулся мужчина и посмотрел на Бениту.

От этого взгляда женщина оживилась и хвастливо заметила:

— Злость и пессимизм придают жизни остроту. Пожили бы вы на таком одиноком хуторе, тоже, вероятно, злились бы порой и брюзжали, да хоть на самого себя, если никого другого нет под рукой.

— Устали, да?

— Обилие слов заставляет колесо времени крутиться быстрее, — согласилась женщина и продолжала прежним высокопарным тоном — В общем-то я не страдаю от недостатка радости, которую приносит работа, также как и от недостатка своенравия. В детстве, когда мне обрушивали на голову ковш воды в бане и я думала, вот-вот умру, я все-таки вырывалась и убегала.

— Животные пошли в хозяйку, — пробормотал мужчина, думая о Купидоне, и спросил — Значит, отбили вам охоту ходить в баню?

— Нет, отучили бояться воды, — с отсутствующим видом улыбнулась Бенита.

Тележка зацепилась за валявшееся на земле полено, и Молларт остановился. Пока он убирал с дороги полено, Бенита оттолкнула воз, и Молларт, державшийся за оглоблю, споткнулся.

Бенита в испуге застыла на месте. На ее лице вдруг появилось странное выражение, и Молларт понял, что словоохотливая Бенита в сущности еще ничего не рассказала ему. Тележка снова покатилась.

— Лучше бы мне не видеть Купидона, — пробормотал Молларт.

— Почему? — спросила Бенита.

Мужчина не ответил.

Баран Купидон, с вытянутыми словно для поцелуя губами, так сильно встревоживший Молларта, плелся в хвосте обоза, направляясь к хлеву.

Но стоило ему увидеть сидящего у фундамента кота, как он в боевом азарте кинулся туда и загнал его на ворота.

— Овцы, которых случали, были деревенской породы?

— Да, но почему это вас интересует? — насупилась Бенита и рывком отворила дверь хлева. Взяв вилы, она начала раскидывать отаву по яслям.

— Хоть это хорошо, — пробормотал мужчина.

— Вы кто — человек, которому нужен ночлег, или инспектор племенного рассадника? — язвительно спросила женщина.

— Ни то, ни другое, — миролюбиво ответил мужчина. — Скажите, пожалуйста, еще вот что — стельность коров на Рихваском хуторе протекала нормально?

— Может быть, вас интересует, как это протекало у меня? — насмешливо бросила женщина. — Когда сядем ужинать, у вас будет возможность собственными глазами осмотреть ребенка.

4

окрытый клеенкой обеденный стол стоял у окна. Струившийся со двора слабый свет освещал лишь стол, оставляя все остальное в темноте. В глубине помещения двигались темные фигуры. Затем где-то в доме вспыхнул свет и начал приближаться к кухне. Лампа, которую несли откуда-то из задних комнат, осветила покрытую солдатским одеялом железную койку. Она стояла в тесной каморке сразу за кухней.

Бенита, державшая лампу, на секунду остановилась у порога и оглядела кухню, словно желая убедиться, все ли участники трапезы на месте. Старик, стоявший у ящика с дровами, повесил на вешалку кепку и неуклюже провел рукой по седым щетинистым волосам.

Бенита посмотрела на Молларта и, кивнув в сторону старика, поправлявшего ворот рубахи, коротко сообщила:

— Мой отец — Каарел.

Молларт поклонился старику, однако тот как будто и не заметил приветствия. Вероятно, его прищуренные глаза еще не привыкли к свету.

Старая хозяйка в черном платке, накинутом на плечи, держала за руку веснушчатого мальчишку. Тот испуганно разглядывал незнакомца и норовил спрятаться за спину старухи.

— Пожалуйста, веди себя по-человечески, — сказала Бенита мальчугану, заметив, что тот кривляется.

Ребенок вздохнул и, пересилив себя, подошел к Молларту; протягивая руку, он сказал:

— Роберт с хутора Рихвы.

— Эрвин Молларт, — серьезно ответил мужчина.

За этим столом могла бы разместиться гораздо более многочисленная семья — несмотря на гостя, длинные скамьи оставались полупустыми.

— Прошу, — сказала Бенита Молларту, садясь во главе стола.

Молларт смотрел в тарелку. Медленно разрезав жаркое, он отломил кусок хлеба и осторожно отхлебнул молока из кружки. Немногословие рихваской семьи сковывало его, хотя Молларт и сам предпочитал скупую беседу и не выносил надоедливых потчеваний, уговариваний и ежесекундных извинений.