Глухомань. Отрицание отрицания
Шрифт:
Вместо обычных двух часов поезд шел до города все четыре, и даже с некоторым гаком. Онемевшая от тяжести и трухи голова генерала соображала туго, но этот непорядок он отметил, решив, что опоздание есть следствие плохого качества угля. И тут же сделал вывод, что качество обеспечивает только отлаженная государственная машина, а иначе все разворуют.
С этой праведной мыслью он со всем семейством, что имелось в наличии плюс горничная, наконец-то прибыл на станцию города с корзиной на голове. Корзину пришлось снимать с генеральской головы,
— Как ты себя чувствуешь?
— Конечно, по утрам приятно гулять по росе, — сказал Николай Николаевич, судорожно поводя сведенной шеей. — Зато здесь удобно работать. Никто не будет мешать с кольями. Есть квартира, которую бережет уважаемая Антонина Кирилловна, и где мы прекрасно разместимся. И будем работать, работать, работать!
Все же Ольга Константиновна настояла, чтобы взяли извозчика. Она беспокоилась за переутомившуюся голову Николая Николаевича. А потому, едва выйдя на привокзальную площадь, весьма озадачившую ее мусором, щитами с кричащими листовками и отсутствием народа, все же робко крикнула:
— Извозчик!
И к ним тут же подкатил извозчик. То есть, не совсем извозчик и даже не как бы не извозчик вообще, а обычная крестьянская телега, чуть присыпанная сенной трухой, в которую была впряжена столь же обычная крестьянская савраска с возницей, сидящим прямо за лошадиным хвостом, строго по середине и спиной к своим пассажирам.
Пребывая в состоянии смутного не узнавания собственного города, Вересковские молча сложили вещи в телегу и расселись сами, свесив ноги с обеих сторон этого крестьянского транспорта.
— Квартира генерала Вересковского, — сказала Ольга Константиновна. — Знаете, где она? Улицы теперь переименовывают…
Возница нерешительно обернулся. Нормальный возница, обросший неряшливой бородой. Внимательно вгляделся в пассажиров, спросил с робким недоумением:
— Ольга Константиновна? Вы?.. И Николай Николаевич — это, что же, тоже вы?..
— Господи! — всплеснула руками Ольга Константиновна. — Глазам не верю, Коля, Коля, глазам собственным. Это же присяжный поверенный господин Новгородцев Илья Иванович!
— А я — верю, — неожиданно сказал генерал и замолчал.
— Боже мой!.. Вы — на принудработах, Илья Иванович?
— Нет, Ольга Константиновна, я — член Союзизвоза.
— Чего член? — хмуро поинтересовался Николай Николаевич.
— Союзизвоза, — повторил бывший присяжный поверенный. — Если помните, Николай Николаевич, я лошадками увлекался, даже своя небольшая конюшня была. Скаковые лошади. Да. А потом пришли и забрали моих лошадок в Красную Армию. А мне взамен вот этого одра оставили.
— Но вы же — присяжный поверенный. Вашими речами не только губерния зачитывалась.
— У них теперь — своя юриспруденция, — понизив голос, пояснил бывший присяжный поверенный. — Они руководствуются текущим моментом и пролетарским
— Знаете, Илья Иванович, под давлением корзины, которую я вез на голове четыре часа, я стал неверно оценивать обстановку. — неожиданно сказал генерал. — Я допустил ошибку, признав, что большинство народа имеет неоспоримое право устанавливать свои законы. Это глубочайшее заблуждение, а заблуждение в законах способно породить только произвол. Только произвол!
— Поехали, поехали, — вдруг торопливо забормотал бывший присяжный поверенный, поспешно задергав вожжами. — Вы абсолютно правы, только запамятовали, что в таких обстоятельствах вырастают уши и языки. Слово и дело, дорогой Николай Николаевич. Слово и Дело возродилось на Руси!..
И погнал свою лошаденку, уже не оглядываясь и тем паче не разговаривая. И пассажиры его уныло примолкли.
Так в молчании и достигли собственного дома. Илья Иванович помог сгрузить немногочисленные пожитки, пожал генералу руку, поцеловал в щечку Настеньку, аккуратно приложился губами к руке Ольги Константиновны и отбыл. А они стояли и махали руками, пока бывший присяжный поверенный, а ныне член «Союзизвоза» не скрылся за ближайшим поворотом.
— Времена… — вздохнул генерал.
Куда более деятельная Ольга Константиновна поднялась на крыльцо, поискала звонок, не обнаружила его и постучала в дверь. Стучала долго и упорно, потому что за дверью кто-то двигался, но никто не торопился ее открывать. Наконец, открыли, и на пороге появилась внушительная фигура Антонины Кирилловны. Руки в боки, как говорится, в боки. И сказала:
— Здрасте.
Неожиданность подействовала на Ольгу Константиновну куда в большей степени, чем на остальную семью, потому что она растерянно повторила:
— Здрасте.
Это была новая, привнесенная победившим пролетариатом, форма приветствия, но на нее обратила внимание только Ольга Константиновна. Да и то не до конца, что ли, потому что ее супруг ответил в том же духе, но куда более радостно:
— Здрасьте, уважаемая Антонина Кирилловна!
Но Антонина Кирилловна уже собралась, поскольку уже давно отучилась чему бы то ни было удивляться. И прежде всего это отразилось в глазах, которые стали вдруг похожи на малокалиберную винтовку. Ольга Кирилловна это сразу приметила, но ее супруг таких мелочей вообще не воспринимал.
— Вот принимайте постояльцев на постоянное место жительства!
— Каких таких постояльцев? Дом реквизирован согласно распоряжению Советской власти для Коммуны социалистического быта. А вы давно выписаны, и никаких гвоздей, как говорится.
— Как же так, Антонина Кирилловна? — растерянно заговорил Николай Николаевич. — Вы же у нас служили, и вдруг…
— Я ни у каких генеральш не служила! — с надутым гневом сказала Антонина Кирилловна. — Я — старшая по дому, а значит, совслужащая. А вы идите лучше в милицию, пока вас не арестовали, как бывших.