Глянцевая женщина
Шрифт:
— А что, мне в этом доме даже чаю не дадут? — возмутился он.
Актриса помедлила и, буркнув:
— Дадут, — сделала приглашающий жест рукой.
Положив книги снова на скамеечку в прихожей, Павел Прокофьевич благоговейно замер перед портретом леди Гамильтон.
— Как я любил когда-то эту женщину! — прошептал он. — Я даже не женился из-за нее.
— А что ж вы ей-то предложение не сделали? — с иронией спросила актриса.
— Не смог. Да и когда же было втиснуться, если вы постоянно выходили
— Извини-и-ите, — протянула Елена Ивановна, — я — не она. И влюблены вы были не в меня, а в нее, — указав пальцем на портрет, продолжала пожилая актриса, — в фангом влюбились, в призрак. Живые женщины вам не нужны. Вот и живите одиноким.
— Ну вы тоже не бог весть как счастливы, хотя и состояли в браке.
— Может быть. Но по другой причине.
Потом они пили чай из красных, в белый горошек, чашек и беседовали уже вполне мирно.
— Надо ехать на дачу Лепницких, — говорила актриса, — будьте уверены, они там соберутся все. Не могут не собраться.
— Почему?
— Виктор Петрович наверняка за эти дни допросил каждого. Может быть, и Светлана нашлась, я не знаю.
— А почему она сбежала?
— Ну-у… Я думаю, что испугалась ответственности за содержание борделя. Кроме того, она же их рассорила.
Вероятно, надеялась на семейный скандал, может быть, на развод…
— У нее были виды на Шиманского?
— Этого я не знаю. Вряд ли. Но мне кажется, что ей хотелось, чтобы эта семья развалилась. Но неожиданно произошло нечто ужасное. Вот она и сбежала от греха подальше.
— А она не могла… совершить это преступление?
— Могла, конечно. Алина писала в дневнике, что подруга ей завидует. Хотя не думаю, что там была какая-то смертельная ненависть. Светлана, по слухам, весьма красива, обеспечена… Не знаю. Не могу я понять этих молодых!
Елена Ивановна со стуком поставила чашку с блюдцем на стол.
— Знаете, — задумчиво проговорил Павел Прокофьевич, — я однажды собрался с духом и попенял компании молодых людей, пивших пиво и сквернословящих в городском саду. Задал вопрос им: почему же они так ведут себя? А они мне ответили: «Это ведь вы нас сделали такими!»
Гость и хозяйка замолчали. Им стало грустно от ощущения своей беспомощности. Первой стряхнула с себя дурное настроение бывшая актриса.
— Ну, не будем сдаваться, — сказала она, — будем стараться хоть что-то делать. В данном случае — помочь восстановить справедливость.
— Вы полагаете, что правоохранительные органы не справятся без нас?
— Если вам это неинтересно, можете отправляться к своим вечным двигателям.
— Знаете, почему мы пикируемся?
— А это в самом деле так?
— Конечно. Мы притираемся друг к другу.
— Что-о?! Для чего это нам притираться?
— Ну-у… Для дальнейших отношений.
— Я
У меня уже лет пятнадцать нет никаких таких «дальнейших отношений» ни с кем из особей мужеска пола.
— Вот и будут.
— Не будут. Я из разряда хищниц перешла в разряд млеком питающихся бабушек. К тому же господа вашего возраста предпочитают нынче увиваться за молоденькими.
— Во все века и времена находились старые павианы. Я к их числу не отношусь. Для меня увиваться за молоденькой равносильно поступку нашего подопечного. Кстати, о нем. Мы оставляем его в качестве подозреваемого?
— Я предлагаю никого до поры до времени не сбрасывать со счетов. Давайте еще раз пройдемся по возможным мотивам к убийству каждого человека из окружения Алины.
— И получим такой результат: мотив у всех у них имеет место, но убил неизвестный, как выражается Зинаида Николаевна, «парнишка». И притом безо всяких мотивов.
— Так не бывает. Если, конечно, он не сумасшедший. Но тогда сумасшествие и есть мотив.
— Ну хорошо, пока отложим неизвестных в сторону и займемся известными личностями. Начнем с мужа?
— Ну что ж, давайте начнем с мужа. Я предлагаю сразу рассматривать и мотив, и алиби. Мотив: он остается без квартиры и без любимой дочери. Учитывая его амбиции, его гордыню и невероятную обидчивость, сознание того, что он оставляет родную дочь жене, которая на самом деле является мачехой девочке, могло спровоцировать скандал и убийство по неосторожности.
— Вот! — поднял палец кверху Павел Прокофьевич. — Скандал, убийство по неосторожности… Судя по положению трупа, скандал имел место?
— Нет. Кто-то спокойно зашел ей за спину — это значит, что Алина не ожидала нападения — и с силой ударил по затылку молотком.
— Налицо хладнокровное, заранее обдуманное и подготовленное убийство. Вы говорили, что у Алины не было ключей. Стал бы супруг красть у нее из сумочки ключи, чтобы попасть домой? Не думаю.
— Значит, некто из их же компании, кто знал их распорядок дня: муж отводит дочь в школу, идет за покупками, Алина чуть позже уходит на работу, — этот некто, полагая, что Алина не впустит его, крадет ключи из ее сумочки.
— Но ведь семья Шиманских, по вашим словам, уехала с дачи сразу после драки, то есть в ночь с третьего на четвертое. А убийство произошло пятого утром. Неужели Алина не хватилась ключей за целый день? А ведь Шиманский, насколько я понял, сказал, что ничего не знает о потере ключей. Вы его видели и вообще хорошо его знаете. Как, по-вашему, мог он совершить хладнокровное и заранее обдуманное убийство?
— Э-э… — махнула рукой Елена Ивановна, — как говорится, чужая душа — потемки. Кто его знает? Он не так прост — как кажется.