Гнать, держать, терпеть и видеть
Шрифт:
– Эй, ну ты выходишь?
Олег поднялся. Упрямо закусил губу, собрал лицо, как всегда, когда доказывал себе: я не пьяный!
Почерневшие февральские деревья по аллеям, и снежный простор изрыт, как минное поле.
II
Они шатались по парку, совершенно волшебному в шесть-то утра, с шарами непотушенных фонарей, с дымкой в кустах.
Ева мерзла. Хоть и начало мая, все равно. Даже наоборот: обманутые дневными припеканиями, люди иногда, в такой вот ранний час, проламывают лужи.
– У тебя же пальцы синие!.. На вот мою куртку. – Олег поспешил снять
– Да ты что! Сам замерзнешь!
– У меня свитер тепл…
– Слушайте, кончайте ломать комедию! – взорвался Никита; раздражение все же прорывалось за маску тонкого светского стёба…
Да, он был недоволен. Он был в бешенстве!
Поездку к Костярину в Лодыгино планировали давно, дождались зелени и тепла относительного, дождались, когда государство пристыкует к Первомаю все дни, какие “плохо лежат”, и предложит народу очередной запойно-огородный сезон. Это было как наваждение: млея от смелости, прибавлять и прибавлять выходных чуть ли не к каждому празднику.
Стали собираться. Хорошей мужской компанией, которой так славно забухать.
– Я возьму Еву.
Никита оторопел и даже, помнится, пытался отговаривать. Ну в самом деле! А как же “загулять”? А как же… На рыбалку ведь жен не берут – первое мужское правило! Новая девушка Олега, она, конечно, хорошая, но что ей за удовольствие смотреть на бухалово, на малознакомого Костю, на малознакомых дружков… Олег только башкой мотает: мол, мы с ней давно договаривались майские провести вместе. “Ну ладно. Дело ваше”. И Никита всерьез расстроился, лишь когда компания развалилась перед поездкой – всегда так, один то, другой сё… Тронулись неуютной тройкой: Никита и Олег со своей благоверной.
Утро. На первый лодыгинский автобус. Время есть в запасе – и они пошли в парк. На улицах еще никого… Скоро город наполнится воем цистерн, поливающих – прибивающих – обочины, пахуче-невыносимо, и внеземным звуком троллейбусов.
Никита был не в настроении, а потому в ударе – шутил, сыпал соло остротами такой пробы, какая только из тайного бешенства и выплавляется. И чем больше Олег с подругой катались от его непрерывных хохм, чем железнее становились эти роли шута и публики, тем больше третьим– третьим лишним – чувствовал себя Никита, тем злее и отчаяннее острил.
– О! Погреемся?
Вечный огонь полоскался на пересечении аллей в серой (и заплеванной) звезде, с утробным гулом горелки… Подошли. Потянули руки, осторожно: пламя виляло. Десять героев войны, погребенных здесь, смотрели с барельефа слишком условными лицами, их могила тоже казалась условной и – даже в такой глухой и гулкий час – унизительно нестрашной. Бездумно грели руки – до какой-то лихорадочности в коже.
В звенящем молчании, напряжении парк стоял замерший, словно набравший полные легкие воздуха. Аттракционы застыли кто как, обнажив слишком взрослые, по-советски капитальные механизмы, круги-шестерни. Казалось, сейчас все лопнет в этой жуткой тишине, в напряженных позах люлек-зайчиков-вагончиков, хотелось уйти, – и ребята заспешили обратно на остановку.
А там хоть один человек. Толстая тетка с баулами ждала лодыгинского рейса и заметно им обрадовалась.
– А кто у вас там? – Она увидела гитару и издала сочувственный
– Друг. – Олег не хотел распространяться…
Гитара – вообще отдельный разговор. Возникла она в последний момент, буквально за день до поездки. Точнее, так. Гитара была у Олега всегда. Ничем особо не выделяясь “тактико-технически”, немолодая семиструнка, чисто внешне она смотрелась куда благородней всех своих типовых сестер, желторотых, “с подпылом”. Олегова гитара, и это очень выдавало в ней восьмидесятые, была покрашена теоретически в черно-белый, на деле же куда мягче – в кофейный и слоновой кости, как шахматы, как классические, оплавленных форм, послевоенные машины. Это легкое пижонство, чем-то родственное… мокасинам? – было очаровательно.
И вот накануне звонит Никита:
– Слышь, я тут подумал… Надо бы Костярину привезти гитару.
Костя действительно любил и умел играть, горлан-главарь прогорклых от дыма тусовок, но свою он расколол за полгода до… Все собирался наконец приобрести себе новую.
– Ну, пошли тогда купим. Какие проблемы.
Проблемы, однако же, были. Найти свободные шестьсот рублей за день, еще и накануне праздников, оказалось задачей невыполнимой.
– Может, твою привезем? Пока…
Тоскливо сжалось сердце.
Олег да и Никита понимали цену этому “пока”. Летом ехать в Лодыгино с типовым желтофанерным “солдатом в строю”, чтобы говорить Костярину, пряча глаза, “извини… меняемся… отдавай мою обратно”? – ха. Оба понимали, что этого не будет.
Конечно, было жалко. Отдать свой раритет… Все равно что “Победу” или “Чайку”, такую совершенную и законченную, такую невероятную в потоке нынешних машин, поменять на скучные – “земные” и приземистые – “Жигули”.
Да, разумеется, он подарит эту чертову гитару! О чем вообще разговор.
Просто Олега шибанула по лбу… безысходность. Да, именно так. Дело даже не в гитаре, а просто другу, попавшему в такую ситуацию, отказать нельзя уже ни в чем – вообще. Шаг влево, шаг вправо… как предательство. Бунтуют поджилки. Зачехлял гитару в бессильной злобе, сжав зубы…
– А у меня муж в Лодыгине. Шесть лет уже…
Это тетка разглагольствовала, найдя – по глазам? – слушательницу в Еве, а автобус полз, полз, ревел, ревел. Пассажиров почти не было, раннее солнце яростно заливало окна, город, превращало дорогу в сплошное асфальтовое золотище.
– А как там вообще? – заинтересовался Никита.
И тетка охотно рассказывала: перевезенные в поселок ютятся в домишках-развалюхах, “сами, поди, видали?” – с огородами, да название одно, а не огороды. Работают при кладбище. Индустрия-то это такая, что работы хватает всем: бабы торгуют цветами на въезде, тех мужиков, что помоложе и покрепче, ставят копать ямы, остальные – кто на уборке, кто в обходчиках, кто в столярном цехе или плиты распиливает, там же своя ритуальная контора… Она, тетка, ездит к мужу регулярно. Возит вещи, варенья-соленья. (Вот ведь как бывает в жизни: и у нее здесь, “на большой земле”, новый муж, и старый там, в Лодыгине, прибился вроде к какой-то бабенке, – а вот поди же ты…) Приезжает к нему на выходные, на праздники. С этим, конечно, строго: нужно регистрироваться, к кому, на сколько и т. д., там ведь режимный объект, в одиннадцать ровно – отбой, и вырубают свет, ну совсем как в пионерлагере.