Гнев Божий.
Шрифт:
По окончании концерта «царица» пригласила присутствующих к ужину и все прошли в обширную, волшебно освещенную залу с расставленными столами, украшенными серебром, хрусталем и душистыми цветами.
Супрамати с Нарайяной и оба директора как почетные гости помещены были за столом «царицы», и Супрамати скоро убедился, что та совершенно открыто флиртует с Нарайяной.
– Пир как раз для мага, – подумал он, до того легки были подаваемые блюда, состоявшие исключительно из овощей, фруктов и чрезвычайно воздушных, таявших во рту пирожков.
Все было превосходно приготовлено, но Супрамати едва притрагивался
Чувство, что кто-то пристально смотрит на него, вывело Супрамати из задумчивости. Он огляделся и увидал, что черные глаза сидевшей против него дамы смотрели на него с таким жадным любопытством, с таким нескрываемым восхищением, что невольная усмешка мелькнула на его лице. Пойманная на месте преступления, дама, казалось, смутилась; прозрачное личико зарделось и она отвернулась. Но минуту спустя взгляд ее, словно заколдованный, снова остановился на Супрамати; на этот раз и он внимательно вгляделся в нее.
Это было очаровательное создание, совсем юное, с густыми золотистыми волосами и белым, как фарфор, личиком; на пурпуровых губках замечалась энергичная складка.
После ужина все отправились гулять по великолепно освещенному парку, и Нарайяна вел под руку «царицу» амазонок, которая отнюдь не скрывала, что он ей нравился. Ей и в голову не могло прийти, конечно, что красивый молодой человек, ухаживавший за нею, как простой смертный, был загадочным и странным существом, амфибией между мирами видимым и невидимым.
Когда Супрамати спускался по ступеням в парк, хорошенькая дама, внимательно разглядывавшая его за столом, вдруг очутилась возле.
– Позвольте мне, принц, показать вам наш сад. Меня зовут Ольга Александровна Болотова, я племянница председательницы нашей общины, – проговорила она без стеснения, слегка кивая головой.
– Будьте так любезны, я вам очень благодарен, – ответил Супрамати, вежливо кланяясь и подавая ей руку.
Она вдруг вздрогнула и подняла на него испытующий взгляд.
– Какой странный ток исходит от вас! Он вызвал во мне дрожь, точно от прикосновения к электрической батарее, – заметила она минуту спустя.
– Это только вам показалось, – ответил Супрамати, подавляя тотчас же усилием воли испытанное молодой девушкой ощущение.
– Правда, теперь я уже ничего не ощущаю. И она принялась болтать, подвергая своего кавалера наивному допросу, откуда он явился, кто он и т.д.
Супрамати добродушно слушал ее, но ответы его были сдержанны, бесцветны и даже немного холодны. Пустая болтовня начинала ему надоедать, а заниматься флиртом, подобно Нарайяне, он не мог.
Над ним еще тяготели величие и важность его положения как мага и мыслителя, только что вышедшего из области тишины и созерцания; гармония и торжество победы, одержанной над плотскими страстями, запечатлелись на его чертах особой духовной красотой.
Он почувствовал облегчение, когда к нему подошел Нарайяна и объявил,
Когда они ехали уже в автомобиле, Нарайяна начал подсмеиваться и поддразнивать Супрамати.
– Поздравляю с победой, в тебя влюбилась красивейшая из амазонок; она просто ела тебя глазами. Увидишь, что на этих днях она явится к тебе с визитом, потом последует приглашение к ней, а кончится тем, что тебе предложат… «чашку чаю»!
– Которую я принять не намерен, – спокойным тоном возразил Супрамати.
– Почему? Я уже говорил, – да ты и сам знаешь лучше моего, что во время путешествия по свету любовные отношения разрешаются. Никто, даже твоя вековая супруга Нара, не будет ничего иметь против; потому что для мага даже необходимо иногда окунуться в действительную жизнь. Итак, повторяю, зачем ты будешь отвергать любовь этого очаровательного ребенка, обожающего тебя? До сих пор она совершенно чиста, если можно еще в настоящее время употреблять это слово; я хочу сказать, что она не поддавалась любви мужчин и женщин, из которых многие без ума от нее. Итак, ты – первая ее страсть; а если в память своего здесь пребывания ты оставишь ей еще маленького мага, то этим, может быть, избавишь ее даже от других опасностей и она всецело отдастся ребенку. Ха! Ха! Ха! Да ты еще сделаешь доброе дело…
Супрамати улыбнулся.
– Доказательства твои совсем особенные и вполне достойные такого, как ты, неисправимого проказника. Но как ты, будучи посвященным, не понимаешь, что степень достигнутого мною очищения препятствует мне находить удовольствие в подобных похождениях?
Уже одно присутствие этих людей, с их тяжелыми, нечистыми, зловонными излучениями тягостно на меня действует; что же будет, если я вступил бы в такие отношения? Кроме того, она еще полуребенок и возбуждает во мне сожаление; ее флюиды и мысли доказывают, что она менее испорчена, нежели ее подруги, менее заражена окружающим ее пороком.
Она впечатлительна, потому что сразу сильно почувствовала чистый ток, исходящий из меня, который не пробил-таки толстую материальную броню других. Поэтому я посмотрю, не смогу ли употребить внушенное мною чувство на то, чтобы возбудить в ней более благородные мысли и вырвать из грязи, в которой она. пресмыкается.
Ведь наше назначение – испытывать сердца и разыскивать тех, кого еще можно спасти и в достаточной мере посвятить для того, чтобы можно было взять их с собой на новую планету, очень большую и населенную существами, едва вышедшими из животного состояния. Труд предстоит громадный, и нам весьма понадобятся помощники и наставники, воодушевленные чистым рвением. Подумай об этом, Нарайяна, ведь ты же отправишься с нами?
– Ах, не напоминай ты мне об этой ужасной перспективе! – воскликнул Нарайяна.- Я чуть не плачу, когда подумаю, что наша бедная старушка осуждена на смерть и доживает последние дни. Надо пользоваться этой последней возможностью насладиться культурной жизнью, веселиться, оказывать внимание нашей умирающей, любуясь и смакуя все, что она нам дает.
На новой планете будет столько дела! Нечего сказать, хорошее удовольствие цивилизовать этот зверинец; я буду чувствовать себя гладиатором или укротителем зверей.