Гнев Божий.
Шрифт:
– Не знаю хорошо, но это предсказывается со всех сторон. Это в воздухе, если можно так выразиться. На меня произвели сильное впечатление слова одного старого священника, нашего родственника, которого я очень люблю. Это удивительный человек, точно из другого века; он ведет отшельническую жизнь, постится и молится день и ночь; вера у него так велика, что, когда бываю с ним, я также начинаю верить и пробую молиться; правда, это не бывает продолжительно, и действительность вступает в свои права.
Она засмеялась.
– Но все-таки слова преподобного Филарета имеют для меня большое
– О! Как люди слепы! Они пляшут на вулкане; не хотят видеть, что могущество сатаны растет с каждым днем, что он мало-помалу забирает в свои лапы все человечество, что антихрист зашевелился уже в своей темнице, что расшатываются уже удерживающие его гвозди. Скоро пробьет час, когда он выйдет, кипя ненавистью и гордыней, чтобы задушить все, что еще осталось доброго и чистого. Но наказание не замедлит поразить эту оргию зла, и десница Божия столь тяжело ударит по этому нечестивому гнезду, что оно развалится.
– Ах! Я вздрогнула от его слов, а потом сказала себе, что отец Филарет увлекается. Свет, право, не так уж дурен; у нас так много свободы, благосостояния, знания, мы живем много лучше, нежели люди прошедших веков; почему же все это должно быть преступным? Может быть, антихрист и придет, а с ним все несчастия, но только еще через несколько веков.
– Будем надеяться, – произнес, улыбаясь, Супрамати. – Во всяком случае у вас теперь так много сатанистов, что повторение всего, бывшего в XX веке возможно.
– Правда, их много; но ведь это такое же верование, как и всякое другое, и они имеют одинаковое право поклоняться Люциферу, как и те, кто желает почитать Бога и Христа; душе приказывать нельзя. Или вы другого мнения?
– Нет, я вовсе не намерен посягать на свободу совести, но признаюсь, что поклонники сатаны не внушают мне вовсе симпатий.
– Действительно, между ними есть отвратительные личности. Особенно одного я не могу даже видеть! – воскликнула Ольга с живостью.
– Разве этот бедный люциферианин оскорбил вас чем-нибудь, что вы так не расположены к нему? – не без лукавства спросил Дахир. Ольга покраснела.
– Посмотрю я, как он посмеет меня оскорбить! Он просто надоел…
Хозяева улыбнулись, засмеялась и гостья.
– Видите ли, в чем дело, – прибавила Ольга решительным тоном. – Он влюблен в меня и желал бы сделать меня своей возлюбленной, а я буду любить только того, кто мне понравится. Но меня злит, что он всюду волочится за мною. Это испортит мне даже удовольствие предстоящего бала у барона Моргеншильда. Он двоюродный брат хозяина и, конечно, будет приглашен, а, значит, надоест мне своими ухаживаниями. Однако мне пора, сегодня у тети гости, – закончила она, вставая.
Она пожала руки хозяевам и проворно села в свой самолет, а минуту спустя легкий аппарат поднялся и быстро, как ласточка,
Как только друзья остались вдвоем, Дахир от души рассмеялся.
– Поздравляю, Супрамати, победа твоя восхитительна и, если устоишь перед этой соблазнительницей, вдвойне опасной по своей наивности, ты окажешься тверже св. Антония.
– Ах, оставь ты меня в покое; ничего глупее не могло со мною приключиться, как именно эта победа! Экое несчастие, что не ты первый попал к амазонкам; победа досталась бы тебе, и, как знать, может быть, ты оказался бы снисходительнее.
– Почему я? Не будь самоуверен. Ты забываешь, что раз мы вмешиваемся в толпу людей, то их флюиды действуют на нас, а мы, несмотря на наши знания, остаемся людьми, да еще людьми «бессмертными», у которых ни лета, ни болезни не убивают плотских инстинктов организма, в котором жизнь бьет ключом. Чтобы обуздать страсти, еще таящиеся в глубине человеческого существа и подстрекаемые порочной и страстной окружающей атмосферой, у нас есть только воля. Поэтому недаром во время наших экскурсий по свету нам все разрешается.
– Это все справедливо, но воля достаточно сильна, чтобы оградить нас от пошлых увлечений. Верно только то, что эта маленькая ветреница до сих пор не внушала мне ни малейшего соблазна; но я очень желал бы вырвать ее из окружающей ее грязи, потому что инстинкты у нее не дурные, – полусерьезно, полушутя проговорил Супрамати.
Глава одиннадцатая
Дом барона Моргеншильда, расположенный на одной из лучших улиц Царьграда, был громадным зданием новейшего стиля, с монументальным подъездом и двумя башенками для воздушных экипажей.
На улице и у башенок теснились разного сорта экипажи, высаживавшие все новых гостей.
Залы были уже переполнены гостями, когда вошли Дахир с Супрамати, и сразу сотни глаз обратились на них, пока они раскланялись с хозяевами дома и старушкой, его родственницей, представлявшей хозяйку, так как барон был холост.
Для магов это был первый большой вечер, на котором они присутствовали; поэтому они с любопытством осматривали все окружающее.
Особенный интерес возбудила в них большая зала с открытыми буфетами и столами, на которых автоматические приборы доставляли гостям чай, бульон, вино, словом, всякую желаемую жидкость и мороженое. Слуг было очень мало, и Нарайяна объяснил, что теперь не принято подавать ужины, а каждый брал сам что угодно в буфете.
Затем, как и следовало ожидать, внимание магов привлекло собравшееся общество и они с любопытством рассматривали шутливую, оживленную и веселую толпу, их окружавшую.
Конечно, не было недостатка в хорошеньких женских личиках, немало было и. красивых, интеллигентных мужчин; но в общем, на всем этом хилом, болезненном, нервном поколении с лихорадочными взглядами и порывистыми движениями, лежал несомненный отпечаток вырождения. Рост также уменьшился, и высокие фигуры Дахира и Супрамати выделялись в толпе. Туалеты были великолепны, дамы блистали драгоценностями и даже костюмы мужчин отличались богатством и разнообразием цветов.