Гнев. История одной жизни. Книга первая
Шрифт:
— Уважаемый кулдофадар, — строго перебивает меня Аалам-хан, — вы в самом деле безграмотны или притворяетесь такими? Была когда-то Индия могучей страной, а сейчас все наши мужчины стоят на страже британского королевства, а женщины гнут спины на колонизаторов. Единственное право у нашего народа: свободно каждый может выкопать себе могилу. Нашу страну даже не называют теперь Индией. Ее называют «Британская Индия», «Британская жемчужина»… Земля наша — хлеб британский. Океан наш — жемчуг британский. Труд наш — урожай британский. Солдат
— Английский капитан получает двести туманов, индийский— сто. Их лейтенант — сто сорок, наш — семьдесят. Солдат английский — шестьдесят, наш солдат — тридцать. Это ли не оскорбительно!
Я ошарашен словами Аалам-хана, никак этого от него не ожидал. Смотрю и думаю: то ли передо мной офицер колониальных войск, то ли командир повстанческого отряда… Аалам-хан глубоко вздохнул, исподлобья посмотрел на меня. Я спросил:
— Будем продолжать путь?
— Нет, — тихо ответил Аалам-хан. — Надо вернуться. Давайте команду. Дорогой поговорим, у меня к вам есть дело…
Эскадрон двинулся на восток перед закатом солнца. Мы миновали ущелье, перевал и въехали в развалины Старого Кучана. Здесь решили заночевать. Направо от нас расположился пехотный жандармский полк. Мы увидели армейские палатки, когда спешились. Аалам-хан посмотрел на лагерь жандармов в бинокль, скомандовал в седло.
— Во избежание всяких случайностей, — пояснил Аалам-хан надо расположиться подальше от них. Как раз в северной части городища деревья… Там и пыли меньше.
— Правда, господин Аалам-хан, — согласился я. — Но все-таки не плохо бы выяснить, что там за армейская часть. Разрешите, я разведаю?
— Хорошо, идите. Только будьте осторожны, — предупреждает Аалам-хан.
Вдвоем с Аббасом направляемся через развалины к палаткам. Входим в мрачную чайхану. На возвышении сидят двое военных. Один рядовой, другой в чине младшего офицера. Мм сели рядом, заказали ужин. Ждем, разговариваем между собой по-курдски. Курдская речь тотчас привлекла внимание жандармского офицера. Он бесцеремонно повернулся к нам, сказал радостно, точно нашел мешок с драгоценностями:
— Ве алла! А я ведь тоже курд!
— Что ж, давайте познакомимся. Я — Гусейнкули. А это мой друг Аббас Форомарз. Мы тоже очень рады, что ты родился курдом. Но скажи, как тебя звать и откуда ты родом?
— Зовут меня Геймурхан. А родом я из села Хосара, Дерегезского вилайета…
— Откуда же вы прибыли и куда движется ваш батальон?
— Ай, это длинная история. Во-первых, у нас не батальон, а отряд. Во-вторых, мы все время стояли в пограничном селе Шамси-ханэ, и командовал нами Баба-хан. В общем, несли мы службу по охране государства и шесть месяцев не получали ни одного крана. Тогда мы сказали Баба-хану: «Дашь жалование или не дашь?» Он не дал. Мы решили отправить его в рай. Решили и отправили…
— В рай? Как же так?
— Очень
— И вас не судили за убийство?
— А кого судить? Разве найдешь виноватых? — отвечает с улыбкой аджан. — Мы же не дураки. Прежде чем его отправить в рай, мы решили снять с него грехи, так как в рай грешников не пускают. Мы выписали официальную справку хану Баба-хану… в бумаге указали, что никто его не убивал, а он с собой покончил, ему надоела жизнь. Помыл ножки и — в рай!
Мы не могли удержаться от хохота. А когда насмеялись, Аббас говорит:
— Правильно сделали, что отправили его в ран. А что потом?
— После этого мы двинулись на Мамедабад, хотели взять банк. Не удалось нам. Из Мешхеда выслали отряд и нас разоружили. А теперь вот пригнали сюда. Дальнейшая судьба пока нам неизвестна.
— Ха, а почему же не уйдете к Ходоу-сердару? — спрашиваю я.
— Ай, кулдофадар! Ты думаешь, там медом будут кормить. Они сами по два-три дня голодными ходят. Все села объели. Да н как туда идти с голыми руками. Ни винтовок,
ни патронов. Когда нападут солдаты шаха, отбиться будет нечем. Но, конечно, если судьба скажет: «Выбирай: рай, ад или Гилян?», — без разговоров я пойду к Ходоу в Гилян…
— Так и действуй, господин, не ошибешься!
— Почему же тогда вы не спешите к нему? — спрашивает он. — Вы же тоже рождены курдской матерью и, надеюсь, в своих не собираетесь стрелять?
— Ты прав, господин, — отвечает Аббас. — Мы думаем точно так же, как и ты. Сначала хотим раздобыть пищу для винтовок… Пусть поможет тебе аллах.
Наш собеседник захохотал. Мы распрощались с ним и заспешили в эскадрон. Аалам-хан давно поджидал нас. Видно, он не на шутку обеспокоился нашим долгим отсутствием. Я рассказал ему о встрече с жандармским офицером, затем снял седло с лошади и лег спать…
Чуть свет мы опять в седле. В полдень прибыли в Кучан. День был пасмурный. Дул пыльный ветер, невозможно открыть глаза. Над городом висела желтая завеса. Круглое, лишенное лучей, солнце смотрело с высоты зловеще. В казарме было неестественно тихо, и я сразу почувствовал, что-то произошло. Едва мы спешились, во дворе появился капитан Кагель. Аалам-хан доложил ему о гибели солдата. Кагель поморщился и вдруг приказал всему эскадрону сдать оружие в склад. Во время сдачи винтовок Аалам-хан шепотом говорит мне:
— Будьте осторожны, Гусейнкули. Что-то нехорошее произошло без нас.
Я сразу же почувствовал, что кого-то мне не хватает. Посмотрел на друзей. Но где же Ахмед? Почему он нас не встретил? Неужели спит до сих пор? В коридоре меня останавливает знакомый солдат, говорит:
— Кулдофадар Гусейнкули… Ахмед и все его отделение арестованы.
— А ты не можешь сказать, за что их арестовали?
— Точно не знаю, кулдофадар, но говорят, они утащили из склада боеприпасы.
— Вах!..