Гневное небо Испании

Гусев Александр Иванович

А Соколов поведал о бое так:

— Хотите верьте, хотите нет, а я иногда своим ведущим командую. Когда во время боя мы сумели зайти в хвост паре «фиатов» и вышли на дистанцию около четырехсот метров, а те нас не чуют, я одно твердил ведущему: «Дорогой ты мой, славненький, погоди, не вспугни их сердечных! Я ведь тоже хочу стрельнуть! Оставь мне моего «фиата»!» И что ж? Послушался меня Витенька. Тогда я уже увереннее стал и не прошу — приказываю: «Не смей открывать огня! Не будь эгоистом!» Снова послушался Витя. А когда дистанция стала меньше ста пятидесяти метров, а Виктор устремился на «фиаты» и забыл, наверное,

что стрелять надо, я не выдержал, крикнул: «Да что ж ты, милок! Пора! Проскочишь, не успеешь выстрелить, перехитришь самого себя!» Сам же держу на прицеле своего «фиата». И только успел крикнуть: «Давай!» — как Витя будто услышал меня, дал очередь, и из «фиата» получилась свечка.

«Молодец! — мысленно сказал я ведущему. — Всегда слушайся, что тебе говорят старшие, и будет порядок».

Даю очередь по «фиату». Да, видно, много сил потратил, командуя Скляровым. Мой «фиат» только запарил. Не захотел гореть. Тут из кабины, как пробка из бутылки шампанского, выскочил парашют, а за куполом, как чертик на ниточках, — летчик. Вовремя! По мне сзади ударил очередью еще один «фиат». К счастью, он был далековато. Его пулеметы сделали лишь несколько дырок в хвосте моего самолета. Мы — вверх. И пошла чехарда: за нами — «фиаты», за «фиатами» — наши ребята. В общем, свалка продолжалась. Но мы в накладе не остались.

Подмигнув слушателям, Вага хлопнул Виктора по плечу и наставительно сказал:

— И впредь, если полетим вместе, ты, Витек, повинуйся. Я тебе плохого не пожелаю.

Слушая исповеди, ребята хохотали, а Скляров, нахмурившись, отвечал:

— Хорошо, Иван. Будь по-твоему, раз у нас с тобой отработана телепатия. Только ты, будь ласка, стреляй получше. А то у Муссолини не хватит шелка на парашюты. Не вводи ты беднягу в расходы.

Шутка шуткой, но я по себе знаю и опытные люди подтвердят, что выдумки в этих рассказах в общем-то нет. Такое если и может выдумать, то лишь человек, переживший подобные перипетии боя. А из столь подробного отчета о схватке следует один вывод: у летчиков значительно повысилось восприятие происходящего, возросла быстрота и точность реакции в оценке обстановки, в принятии решения.

Ведь речь идет об одном бое. Точнее, о единственной атаке, ее завершающей части, когда машины прошли всего 300–320 метров, догоняя «фиаты». Скляров хотел открыть огонь с дистанции 400–450 метров, а дал очередь со 120–100 метров. Следовательно, чувства, которыми они делились, были присущи им во время прохождения отрезка в 300–320 метров. Скорость И-16 превышала скорость «фиата» на 90-100 километров в час, значит, отрезок в 300–350 метров летчики преодолели за 10–12 секунд. И эти секунды вместили в себя оценку обстановки, рассуждения о правильности выбора и точное решение, определившее исход атаки.

Не всегда и не всем из нас сопутствовали только удачи. Общим несчастьем для всего нашего личного состава явилась тяжелая утрата, которую мы понесли 28 декабря. Во время налета наших самолетов на железнодорожную станцию огнем зенитной артиллерии сбили Ивана Соколова. Снаряд разорвался под самолетом. Машина загорелась. Летчик, видимо, был тяжело ранен. Но несколько секунд спустя, вероятно придя в себя, Иван сумел выровнять беспорядочно падавшую машину. Более того, в глубоком пике ему удалось сбить пламя, ликвидировать пожар. Потом Соколов развернулся и стал уходить на республиканскую территорию.

Машина шла достаточно ровно, мотор работал неплохо. Мы, продолжая штурмовку, подумали, что все обойдется благополучно.

Соколова сопровождали, охраняя от противника — большого любителя легкой поживы. Мы уже давно знали эту слабость врага и не предоставляли подбитого товарища превратностям судьбы. Отход Соколова на свою территорию прикрывали Скляров и Рязанов. Ивану удалось дотянуть до своих. Однако посадить самолет у него, очевидно, не осталось сил. Наверное, Соколов снова потерял сознание, иначе трудно понять происшедшее дальше. Машина с небольшим углом пикирования, но сильно накренясь, как бы безвольно скользя, ударилась о каменистую землю.

Больно, очень больно было сознавать, что погиб еще один наш боевой товарищ — Иван Соколов, Вага, как любовно мы его называли. Теперь уже трудно вспомнить, откуда взялась ласковая кличка Вага. Наверное, из училища. Когда Соколов служил под Бобруйском в моем подразделении, его тоже называли Вагой.

Иван был уравновешенным и смелым человеком. Волевым летчиком. Не терялся в сложной обстановке. Верным боевым другом считали его все наши однополчане. Можно было положиться на него как на самого себя. Соколов обладал великолепными качествами воздушного снайпера. В Бобруйском гарнизоне в подразделении, которым мне довелось командовать, очень немногие умели поражать воздушную цель так, как это делал Соколов. Командование не раз отмечало его мастерство, награждало призами.

После первого воздушного боя с «мессерами», когда решался вопрос о назначении высотных чистильщиков, после Смолякова — командира звена, я, не раздумывая, следующим назначил в четверку Соколова, твердо уверенный, что его место именно там. И в боях Соколов оправдал доверие. Только за двенадцать дней с начала Теруэльской операции на счету летчика-истребителя Соколова числилось два самолета противника, сбитых лично, и три — в группе. А свой общий счет он открыл одним из первых — три сбил лично и семь машин противника уничтожил в группе.

Впрочем, Соколов обладал не только талантом летчика-истребителя и воздушного снайпера, но и терпением и тактом педагога. Он выполнял в эскадрильи обязанности инструктора по воздушному бою…

Вернувшись после штурмовки на свой аэродром, я побежал на КП, к телефонам. Может быть, все-таки жив Соколов… Теплилась еще такая надежда. У аппаратов находилась наша переводчица Валентина Александровская. Она поглядела на меня крупными округлившимися глазами.

— Звонили с передовой? — спросил я.

Покусывая губы, чтобы сдержать слезы, Валя кивнула.

— Погиб?

— Соколов… погиб… — с трудом выговорила она и отвернулась. Для нее это была первая смерть в бою человека, которого она знала лично, с которым еще какой-то час тому назад разговаривала, может быть, шутила, глядя снизу вверх на сокола в летном комбинезоне на молниях и сбитом на затылок летном шлеме.

— Поступило новое задание? — спросил я у Александровской.

— Да, товарищ командир группы. Вот оно… Быстро оценив смысл приказа, дал указание ускорить дозаправку горючим самолеты, пополнить боекомплект. Объяснил летчикам характер цели, порядок и маршрут полета и подхода. И как-то взгляд мой невольно задержался на бывших новичках, тех, кого готовил к схваткам с противником Иван Соколов.