Гнёзда Химер
Шрифт:
— Не видел, — подтвердил Хэхэльф.
И мы все вместе отправились во двор.
— Только я хочу сам это сделать, Ахамстольф! — возбужденно сказал толстяк. До сих пор он сосредоточенно молчал, методично опустошая кружку за кружкой, и вообще совершенно не соответствовал рекомендациям Эбенгальфа, который почему-то называл его «веселым мужиком».
— Ладно, сам так сам, — снисходительно согласился Эбенгальф. — Моим же слугам лучше: не придется лишний раз в твоем дерьме ковыряться!
Толстяк расцвел улыбкой и осторожно взял в руки кувшин.
— Разобьешь — убью, — беззлобно
— Если я разобью этот кувшин, я сам на себя руки наложу! — с чувством ответил толстый Наоргаль. — Зачем тогда жить?!
Мы подошли к телеге с дерьмом. Моя вежливая улыбка растаяла, уступив место невольной гримасе отвращения. Хэхэльф же взирал на происходящее, как ученый на новую разновидность вши: никакой брезгливости, только живой интерес исследователя.
Я думал, что счастливчик Наоргаль просто начнет черпать дерьмо кувшином. Оказалось, что все не так просто: во дворе появились слуги с приборами, похожими на длинные узкие ложки. Если вам когда-нибудь понадобится перекладывать дерьмо в кувшин с узким горлышком, я настоятельно советую обзавестись чем-нибудь в таком роде! Во всяком случае, у Наоргаля работа спорилась. Не прошло и минуты, как кувшин был наполнен. Он захохотал от избытка чувств, залпом осушил кувшин и тут же принялся накладывать новую порцию.
— Что, уже успело превратиться? — недоверчиво спросил я Эбенгальфа.
— Ну да, — кивнул тот, — а ты как думал? Мгновение — и все! Это же древняя магия!
— Ну, если древняя, тогда понятно, — вздохнул я.
— Хотите попробовать? — гостеприимно предложил Эбенгальф. — Вино действительно отличное получается… Вообще-то Нидольгаля от кувшина не оторвешь, пока он полтелеги не высосет, да и потом придется потрудиться, чтобы забрать у него кувшин, но ради таких гостей могу и похлопотать!
— Не будем лишать его удовольствия, — натянуто улыбнулся я. Про себя же решил, что, может быть, и решусь попробовать продукт чудесных превращений, но лишь в том случае, если речь будет идти о моей жизни, не раньше!
— Я бы попробовал, — заинтересованно сказал Хэхэльф. — Но спешить действительно не стоит: пусть господин Наоргаль сначала напьется. А мы пока можем закончить завтрак…
— Пошли, — кивнул Эбенгальф. — Но предупреждаю: пока он действительно напьется, мы успеем не только позавтракать, но и состариться!
В полдень мне все-таки как-то удалось убедить гостеприимного хозяина, что единственное, в чем я сейчас нуждаюсь, — это хоть в плохонькой кровати. Что касается Хэхэльфа, он заснул прямо за столом. Этот поступок вызвал серьезное одобрение Эбенгальфа. Он заявил, что мой друг поступил совершенно правильно: зачем, дескать, тратить время на путешествие в спальню и обратно, если можно подремать прямо за столом, а проснувшись — сразу продолжить пир?
Я как-то выкрутился, сославшись на свою «демоническую» природу, которая требует время от времени оставаться в уединении — старая песня, она выручала меня еще в первые
Некоторое время я не мог заснуть: события последнего, совершенно бесконечного дня разрывали меня на части. Мой волшебный ветер и телега дерьма, которому предстояло превратиться в вино, «веселенькая вечеринка» в замке Таонкрахта и внезапно вернувшаяся ко мне надежда на скорое возвращение домой, мудрость Хэхэльфа и его дурацкая затея с новой пряностью, моя неожиданная, необъяснимая, сметающая все на своем пути сила и внезапно сменившая ее смертельная усталость, кошмарная двухголовая красотка и песочные часы, которые явственно маячили перед моим внутренним взором с того момента, как я узнал, что до конца года осталось всего двадцать дней, — все слиплось в тяжелый темный ком, который ворочался в моей бедной голове и не давал мне удрать в спасительные объятия сновидений…
— Навести меня, ветер Овётганна, убаюкай меня, пожалуйста, — прошептал я.
Мой голос звучал жалобно, как у больного ребенка, о котором забыли загулявшие родители, но древний ветер оказался великодушным существом: он все-таки пришел ко мне и принес покой и прохладу, а больше ничего и не требовалось.
Мне приснилось, что я сижу в своей гостиной, в том самом кресле, которое мне пришлось скоропостижно покинуть по воле бесноватого чародея Таонкрахта. За окном был город, который я любил со страстью, неуместной, когда речь идет всего лишь о большом скоплении человеческих жилищ. Но во сне мое сердце сжималось от тоски по разноцветным солнцам, зеленым водам и — самое главное! — волшебным ветрам Хоманы.
Я открыл окно, вдохнул ночной воздух и тихо сказал вслух, немного нараспев, как читают стихи: «Первый ветер дует из стороны Клесс, и он напорист, словно выпущен из грудей пышного улла; он дует шесть дней. Другой ветер — это Овётганна и как бы Хугайда, и далеко его родина, незыблемая и неведомая. Он дует две луны, затихая лишь на время. Третий ветер приходит редко, из тех мест, где его вызывают к жизни бушующие Хэба среди дюн, скал и озер…»
Я проснулся от звуков собственного голоса: кажется, я действительно говорил вслух. В маленькой спальне было почти темно. Я сразу понял, что нахожусь не дома, а в одной из комнат замка Ахамстольфа Эбенгальфа. Это открытие не вызвало у меня ни горечи, ни досады: только что мне снился сон о тоске по этому Миру, и я отлично понимал, что так оно и будет — если я все-таки действительно вернусь домой.
— Какая, к черту, разница, где находиться? — задумчиво сказал я сам себе, усаживаясь на узкий подоконник, чтобы насладиться свежим вечерним воздухом. — Лишь бы находиться хоть где-то! А все остальное приложится — не наяву, так во сне…
— Ну наконец-то ты начал понимать хоть что-то! — одобрительно произнес хорошо знакомый мне голос. Я присмотрелся и чуть в окно не вывалился: во дворе замка местного Эстёра Ахамстольфа Эбенгальфа стоял мой старый приятель Вурундшундба со сросшимися бровями. Только теперь он приветливо улыбался — прежде я никогда не видел на его лице такого выражения.