Гнёзда Химер
Шрифт:
— Пока я не оказался в камине у Таонкрахта, я тоже полагал, что абсолютно все, что со мной когда-либо случалось, к лучшему, — печально сказал я.
— Эй, Ронхул, я уже понял, что тебе хреново и ты хочешь вернуться домой, — мягко сказал Хэхэльф. — И хватит на эту тему. Тебе еще не надоело сидеть с такой унылой рожей?
— Надоело, — невольно рассмеялся я.
— Ну вот и не сиди, — предложил он. — С таким настроением, как у тебя, хорошо вешаться, а не дела делать! Ты меня здорово выручил: насколько я знаю, из Страмодубов быстро не сбежишь, разве что очень повезет… Я застрял бы там на несколько лет, поэтому теперь могу считать себя богачом: словно получил эти несколько лет в подарок. Будет
48
Ндана-акуса — см. ниже, комментарий к «куса-баса».
— Не могу, — честно признался я.
— Ну вот, — веско сказал Хэхэльф. — А они так и живут. Именно в дружбе, заметь! Варабайба не требует от них ни поклонения, ни даже послушания, ни, тем паче, каких-то жертв. А иногда на досуге он учит их замечательным вещам. Каждый бунаба — немножко колдун, каждый бунабский колдун — непременно поэт, и каждый бунабский воин способен прослезиться, услышав печальную мелодию. Варабайба научил их не просто ходить по земле, а каждый день заново удивляться красоте мира. А они научили этому меня, и я им по сей день благодарен.
— Замечательный он мужик, этот твой Варабайба, хоть и бог! — искренне сказал я. — И бунаба, если верить твоим словам, — лучшие из людей.
— Ну вот, и я о том же… Знаешь, я часами могу расхваливать своих друзей бунаба и сотворившего их бога, но лучше воздержусь. Сам все увидишь.
— Увижу, — согласился я. А потом решил, что могу задать ему совершенно бестактный вопрос и у меня даже есть шанс рассчитывать на ответ. — Слушай, дружище, скажи мне только одно: ты ворожил, когда смотрел на меня, или это я сам купился на твою харизму?
— На мою… чего? — изумился он.
— Считай, что я имел в виду простое человеческое обаяние, — вздохнул я.
— Ну… На что ты купился, тебе самому решать. Я, конечно, поворожил маленько, — признался Хэхэльф. — Только это и ворожбой-то не назовешь. Просто дружеское приветствие, принятое у бунаба. Самый короткий путь к чужому сердцу. Ты еще убедишься, что бунаба — ребята неулыбчивые, лица у них мрачные от природы. С таким лицом захочешь — не улыбнешься! Поэтому им пришлось изобрести «незримую улыбку». Ее еще называют «сердечной улыбкой», потому что доброе чувство передается прямо от сердца к сердцу, минуя рожу.
Я невольно рассмеялся: «минуя рожу» — это надо же!
— Одним словом, я намеренно пробудил в тебе дружеские чувства: ты был моей единственной надеждой. С этой бунабской ворожбой одно плохо: на примитивных людей, вроде тех же страмослябов, она не действует. Я уже пробовал — бесполезно. А с тобой этот номер прошел. Но я собираюсь честно расплатиться за твою услугу: сперва помогу тебе добраться до Варабайбы, а там поглядим… Тот, кто платит по всем счетам, живет дольше!
— На что-то в таком роде я и рассчитывал, —
— Ну вот, значит, от моей ворожбы ты только выиграл, — заключил Хэхэльф. — По крайней мере, капитана, который не станет требовать денег, ты уже нашел.
— А почему, в таком случае, ты плыл на чужом корабле? — полюбопытствовал я.
— Ну, не все же на своем сиднем сидеть! — ухмыльнулся он. — Должно быть в жизни хоть какое-то разнообразие!
Хэхэльф с сочувствием посмотрел на мою разочарованную рожу: я-то ждал от него большой и интересной истории! — и примирительно добавил:
— Это не моя тайна, Ронхул. Скажу одно: в Земле Нао мой корабль знают все мореходы, а мне требовалось, чтобы никто не догадался, что я к ним пожаловал.
— Ясно, — кивнул я. И с удивлением подумал, что в этом прекрасном Мире наверняка имеют место всяческие шпионские страсти и прочие интригующие вещи. Вот уж в голову не приходило…
— Я посплю, пожалуй, — зевнул Хэхэльф. — И тебе советую. Что еще тут делать, если не спать?
Его совет был чудо как хорош. Я завернулся в волшебное одеяло Урга и уснул так крепко, что ни солнечный свет, ни утренняя активность страмослябских пиратов, ни их полуденная попойка, ни даже визит Плюхая Яйцедубовича с настойчивым предложением очередной порции «хряпы» не заставили меня вернуться в мир бодрствующих людей. Я проснулся уже под вечер, катастрофически ослабевший — не то от голода, не то от сна на солнцепеке — но совершенно спокойный и почти счастливый. Мне кружило голову замечательное ощущение, что мои скитания подходят к «финишной прямой». Хотя, конечно, никаким «финишем» в то время еще и не пахло…
— Ты всегда так долго спишь? — удивленно спросил Хэхэльф. — Вот это, я понимаю, настоящий демон!
— Не всегда, — вздохнул я. — Только после полудюжины дней на рее…
— Ну тогда ладно, — усмехнулся он. — А то я уже испугался: жив ли?
— Жив, — твердо сказал я. — И мне это наконец-то начинает нравиться.
— А ноги нам так и не развязал — обещал ведь! — с упреком сказал мне один из его спутников. Остальные тоже обратили ко мне укоризненные взоры. Можно подумать, что я был инициатором нападения на их корабль страмослябских пиратов и вообще причиной всех мировых бед.
— Это я его отговорил, Бэгли, — соврал Хэхэльф. — Я же тебя знаю: полезешь с голыми руками на пиратов, затеешь новую драку. А я уже привык к мысли, что послезавтра ступлю на берег Халндойна, живой и свободный как ветер. Если желаешь, можешь рассказать об этом на ежегодном Совете Острова, я не против. Наши старейшины еще, чего доброго, придут ко мне с официальной благодарностью за спасение твоей глупой головы.
— Я тебе это припомню! — буркнул сердитый Бэгли.
— Вот такие у меня бестолковые кузены, Ронхул, — весело сказал мне Хэхэльф. — Впрочем, родные братья ничуть не лучше. А все потому, что у них было слишком беззаботное детство…
Потом у них завязалась продолжительная дискуссия, в ходе которой я получил возможность обогатить свой лексикон несколькими шедеврами местной брани, а также выяснил, что из моего друга Хэхэльфа вполне мог бы выйти толк, если бы не сомнительное воспитание, полученное им в процессе слишком продолжительного общения с бунаба.
Я слушал их с удовольствием: во-первых, беседа действительно вышла занимательная, а во-вторых, она отчасти заглушала порядком надоевшие мне восклицания «ибьтую мэмэ» и «куляй на хур», с завидным постоянством доносившиеся с носа корабля.