Гнёзда Химер
Шрифт:
— Еще бы! Можно сказать, только кунхё и понимаю…
— Ну и то хлеб. Чего ты меня звал-то?
— А вы — Овётганна? — Я, можно сказать, ошалел от такого поворота.
— А, вот оно что, — буркнул мой невидимый собеседник. — Значит, я ослышался. Я думал, ты меня зовешь. Мое имя — Куганна.
— Странно, — откликнулся я — лишь бы что-то сказать. Очень уж растерялся. К тому же я по-прежнему не видел, с кем разговариваю.
— Ничего странного, — невозмутимо ответил таинственный незнакомец. — Самое обыкновенное имя, не одного меня на
Он наконец подошел поближе, и я смог разглядеть его при свете двух лун. Раскосые глаза, крайне недовольное выражение лица и невысокая агибуба выдавали его бунабское происхождение. Одет он был в своего рода «тогу» — несколько скромнее, чем у римских патрициев периода упадка, но фасон примерно тот же.
— Ты так хорошо говоришь на кунхё, — отметил я, во все глаза разглядывая своего нового знакомца.
— Ничего удивительного: я много путешествовал, несколько лет жил в Сбо на Халндойне, а потом — и вовсе в Клохде.
— Это в Земле Нао? — вежливо удивился я.
— Ну да, где же еще?.. Паршивое местечко этот Клохд, а прочие места в Земле Нао и того паскуднее… А что ты делаешь один в лесу на Хое, чужеземец, если даже языка нашего не понимаешь?
— Я не один. Путешествую с друзьями. Просто я пошел прогуляться, а они остались приканчивать ужин.
— Хорошее дело, — кивнул Куганна. — Но я все равно не понимаю, зачем вас понесло в лес — тебя и твоих друзей? Здесь, на Хое, вроде до сих пор не было бездомных… Или просто гуляете?
— Мы не гуляем, а едем к Варабайбе, — важно объяснил я.
— Вот как? Можешь себе представить, я тоже.
— Правда? — изумился я. — А зачем?
— Я же не спрашиваю тебя, зачем ты к нему едешь, — резонно возразил он. — Мое дело касается только меня и Варабайбы, а ваше дело — это ваше дело… Но я бы с радостью к вам присоединился. Признаться, мне уже немного надоело спать под кустом, без шатра, да и сумка плечо оттянула…
— Ох, эти уж мне дорожные сумки! — возмущенно поддакнул я. И нерешительно спросил: — Как же ты отважился на такое путешествие: без шатра, без слуг, даже без абыбула?..
— Без абубыла, — поправил меня Куганна. — А что делать?! Я — свободный человек, но хозяйство у меня очень уж маленькое: ни одного лишнего раба и даже ни одного лишнего верхового животного. А идти надо. Ну вот я и пошел… Как ты думаешь, твои спутники не будут возражать, если я к вам присоединюсь?
— Я им повозражаю! Конечно, присоединяйся. Я не смогу спокойно жить с мыслью, что где-то по лесу бредет хороший человек с тяжелой сумкой на плече, в то время как ее можно погрузить на одного из наших зверей… как их там?
— Абубыл, — подсказал Куганна. — А с чего ты взял, что я — хороший человек?
— Ты не дерешься, — рассудительно сказал я, — и не ругаешься, и вообще не производишь впечатление человека, способного испортить жизнь окружающим — что еще нужно?
— Ты рассуждаешь, как настоящий бунаба, — уважительно заметил мой новый знакомый. — Ладно, в таком случае пошли к твоим друзьям.
— Не станут, — заверил его я, — а если даже и станут… Ясам видел, сколько жратвы они с собой взяли, так что не отвертятся!
Иногда мне кажется, что поначалу природа создавала меня специально для того, чтобы я стал отцом большого семейства, или директором детского дома, или, на худой конец, главой какого-нибудь гангстерского картеля. Но в последний момент было принято решение не использовать меня по назначению — оно и к лучшему, конечно!
От первоначального замысла создателя во мне сохранилась только маниакальная потребность периодически кого-нибудь опекать. И когда в моей жизни внезапно появляется существо, которое необходимо накормить, одеть или просто помочь ему устроиться немного покомфортнее на жестком табурете реальности, у меня за спиной вырастают крылья: ради своего подопечного я готов перевернуть мир, в то время как для себя, любимого, ничего переворачивать не стану, хоть убейте!..
Поэтому когда мы пришли в наш маленький лагерь, я был похож на еврейскую бабушку, в гости к которой приехал один из двадцати пяти любимых внуков. Шумно требовал накормить Куганну, в самых поэтических выражениях описывал страдания голодного человека, вынужденного в одиночестве скитаться по лесу, требовательно осведомлялся, в каком именно шатре его уложат спать, потом бежал к гостю, отрывал его от еды, тащил за собой в шатер и настырно спрашивал, будет ли ему там удобно. Он вежливо кивал, до оснований потрясенный моим фонтанирующим гостеприимством.
Я поднял такой гвалт, что даже толстенький пага Пикипых приподнял свои тяжелые веки, несколько секунд пристально рассматривал меня и моего нового приятеля, потом изумленно покачал головой и снова закрыл глаза. Слава богу, на сей раз обошлось без язвительных комментариев.
Хэхэльфов приятель, бунабский принц, к этому времени как раз собрался в свой шатер, спать, так что Хэхэльф очень обрадовался и моему возвращению, и новому спутнику: он принадлежал к тем замечательным ребятам, в которых отлично уживаются абсолютная уверенность, что самые интересные вещи происходят именно с ними, и искреннее доброжелательное любопытство ко всем остальным людям: «Ну-ка, ну-ка, чем вы меня сегодня порадуете?»
Оказалось, что Куганна хорошо его знает — не лично, а понаслышке.
— Так ты тот самый сын Эрберсельфа Инильбского, который вырос на Вару-Чару? — обрадовался он. — Я о тебе много слышал! Весь Хой о тебе говорил, когда твой отец нарушил свое слово, а ндана-акуса Анабан сказал, что твой отец — не такая важная персона, чтобы из-за его глупости убивать такого смышленого мальчишку… А вы сейчас с Вару-Чару едете? И как поживает младшая сестрица ндана-акусы? Все такая же шустрая?
— Шустрая — не то слово! — согласился Хэхэльф. И они принялись сплетничать об общих знакомых.