Гнездо аиста
Шрифт:
– Это мама, – бодро сообщил невесть откуда вынырнувший Жоржик. – Папа ее все время фотографирует. Но это не он делал. Это дядя Сеня.
Клим благоразумно не стал выяснять, кто такой этот дядя Сеня, чтобы случайно не вытянуть из ребенка еще одну тайну. Оглядевшись, мальчик тоном экскурсовода пояснил:
– Это их спальня.
– А где же кровати? – Клим тоже обвел комнату удивленным взглядом.
Жоржик беспечно отозвался:
– А нету! Они вот на этом диване спят, он раскладывается. Так же место экономится! Маме нужно место,
– А вы где разучиваете?
– Мы? – Жоржик по-отцовски безудержно расхохотался. – А мы их вообще не разучиваем. Петьку только за ногу папа таскает в одном спектакле. Я в трех занят, но у меня слов мало… А если забываю, так я что-нибудь придумываю на ходу. А у Тоньки вообще слов нет… А вот и Тонька! – смутившись, воскликнул он. – Привет!
Клим с интересом обернулся, ожидая увидеть юную копию Зины, однако дочь оказалась других кровей. У нее было широкое смуглое лицо с отчетливой ямочкой на подбородке и прямые черные волосы, очень коротко остриженные. Но несмотря на то, что каждая ее черта в отдельности казалась крупной и решительной, общее выражение складывалось задумчивым и даже несколько потерянным. Клим невольно оглянулся на портрет ее матери, чтобы сравнить, и услышал, как девочка вызывающе хмыкнула:
– Я не на нее похожа. Я на бабушку… А вы – новый мамин поклонник?
– Дура, что ли?! – Жоржик выпучил глаза и покрутил у виска пальцем. – Это же Клим Жильцов! Автор «Лягушки».
«Вот и слава пришла», – с грустью подумал Клим фразой из театрального анекдота, заметив, как у девочки мгновенно изменилось лицо. Она будто сдернула вуальку возрастного недовольства миром и вся расцвела от радости.
– Вы? Да? Ой! – заикаясь, пролепетала она. – А я не знала, что вы будете… Я бы пошла! Но я там не играю.
– Не придумал я для тебя роль, – с раскаянием произнес Клим, и в самом деле почувствовав какую-то неловкость.
– Ну, для меня! Для меня специально никто и писать не будет. Вы же для мамы писали…
– Нет, не для мамы… То есть не для вашей мамы. Я вообще не особенно рассчитывал, что это когда-нибудь поставят.
Жоржик с озадаченным видом заглянул снизу ему в лицо:
– А тогда зачем писали?
– Чтоб душу облегчить, – усмехнулся Клим. – Бывает так… Вот, например, долго злишься-злишься на кого-нибудь… потом шарахнешь тарелкой о стену! Вроде и полегчало.
– Значит, это вы так разрядились? – взволнованно спросила Тоня. – Вот это я понимаю! А то для нас вечно только мамины ухажеры пишут!
– Это бабушка их так называет, – фыркнув, весело вставил мальчик.
– Влюбятся в нее и сочиняют всякую чушь!
Почувствовав, как внутри что-то напряглось, Клим равнодушно спросил:
– И часто в нее влюбляются?
– Да постоянно! – с плохо скрываемой досадой ответила девочка и посмотрела на Клима так пристально, что он ощутимо почувствовал, сколько в ней отцовской
– Она же актриса! – опять вмешался Жоржик, приняв снисходительный взрослый тон. – Папа говорит, что так и должно быть.
– Еще бы пьесы хорошие писали… Вот ваша «Лягушка» – что-то! А… – Тоня вдруг замялась и отвела глаза. – А как можно называть? Просто по имени?
Он улыбнулся:
– В вашей семье по-другому будет нелепо…
Жоржик радостно подхватил:
– У нас не как у всех! Весело!
– Весело, – согласилась Тоня.
В ее голосе послышалась усталость от этого веселья, в которое она тоже не могла влиться полностью, потому что не чувствовала себя на равных среди артистов. И все знали, что по-другому уже никогда не будет.
– Вы здесь, сударь! – заглянув в комнату, Зина с облегчением прижала руку к груди. – Господи, я уж подумала, что мы вас потеряли!
– Меня уже нашли, – он взял за плечи сразу обоих ее детей.
– Практикуете на досуге? – весело спросила она. – Врач всегда остается врачом.
Быстро повернувшись к нему, Тоня удивленно подняла широкие прямые брови:
– Вы – врач? А нисколько не похожи…
– А врачи, по-твоему, какие?
– Ну… маленькие и старые.
Зина насмешливо пояснила:
– Кроме Айболита она других врачей и не видела. Тьфу-тьфу-тьфу! Пойдемте, перекусим немножко. А то я сама скоро кусаться начну! Перед спектаклем я и есть не могла…
– Всегда так, – басом сказал Жоржик и укоризненно покачал головой, явно кому-то подражая. – Вся на нервах!
– Не начнет кусаться, – едва слышно процедила девочка, повернувшись к Климу. – Она – идеальная женщина.
Искоса взглянув на нее, Клим с тревогой подумал: «Ого! Да здесь целый букет комплексов… Непросто быть дочерью талантливой актрисы. В которую вдобавок влюбляются все подряд».
Ему хотелось удержать Зину и каким-то образом выведать насчет этих бесчисленных поклонников, но она уже отступила в коридор, улыбкой приманивая его. И Клим пошел на этот зов, позабыв о ее детях, которые, скорее всего, и не заметили этого, потому что голод и обилие впечатлений и без того заполнили их до макушки.
– Проходите, – шепнула Зина, пропустив его в соседнюю комнату, и Клим запомнил, что отчего-то обрадовался тому, что это было сказано шепотом.
А Жоржик уже шептал в другое ухо:
– Вообще-то эта бабушкина комната. Самая большая! Она никому ее не отдала, потому что квартира ее…
Клим опустился на первый попавшийся стул, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, потому что знакомыми в этой компании так и не обзавелся. К нему все обращались по имени, но расспрашивать, кто есть кто, было неудобно, и Клим мужественно решил, что обойдется без имен.
«На крайний случай у меня есть Жоржик», – успокоил он себя.
– Наливайте, наливайте! – размахивая руками, кричал Иван и сам одновременно и наливал кому-то, и подавал хлеб, и похлопывал по плечу.