Гном. Трилогия
Шрифт:
– Вы имеете ввиду себя?
– Внешние. Силы. Их может быть больше одной... Но я, вообще говоря, имел ввиду особые отношения тайваньских сепаратистов с США. Разумеется, существуют такие варианты развития событий, при которых мы просто не сможем оставаться в стороне, но это - самый нежелательный для СССР сценарий. У нас нет никакой внутренней, хозяйственной необходимости в военном присутствии на территории Поднебесной. Грандиозные затраты и никаких выгод. Только я никак не могу понять: почему вообще речь идет о каком-то расколе?
– А что предлагаете вы?
– Я думал, это очевидно. Так же очевидно, как для меня и уполномочивших меня товарищей. Союз.
– Опять слова. Слова, никак не меняющие сути происходящей на наших глазах катастрофы.
–
– Черняховский согласно кивнул.
– А насчет остального согласиться не могу. Слова, особенно определения, могут быть капканом, краем пропасти, миной с подожженным фитилем. А могут стать выходом, изменив угол, под которым рассматриваются события. Как в данном случае. Скажете "раскол" - и обе стороны виноваты и обе обвиняют друг друга. Скажете, - про то же, по сути, самое!
– "союз", и не виноват никто! А, следовательно, и обвинять-то друг друга не в чем. Никто никому явно не уступил, и, следовательно, никто не потерял лица.
"Благоразумие восторжествовало!". "Два прекрасных ствола одного могучего корня!". "Два уклада, - одна страна!". "Могучий союз кровных братьев". "Два сердца - три союза: военный, таможенный, инфраструктурный". "Председатель Мао говорит своему другу Джу Гэ-ляну: "Пусть расцветают все цветы".
Так что пожимать друг другу руки все-таки пришлось. И это, действительно, было очень скверно. Почти нестерпимо.
– Плохое решение. Его не хватит, не может хватить надолго.
– Плохое.
– Согласно кивнул Черняховский.
– Но какое-то время прямой войны не будет, а пока это время будет длиться, мы придумаем еще чего-нибудь. Если сможем. Но должны придумать. И - знаете, что еще? У нас говорят, что нет ничего более постоянного, чем временные решения.
Мао больше всего раздражала прозрачность границы в комплексе с принципом "общего гражданства": ему казалось, что все население Юга через эти границы утечет за достатком и удобством жизни в СРК, и он пошел на компромисс только в расчете на то, что работники будут, по сути, закреплены в своих коммунах. В общем, опасения не оправдались, и в первые годы поток активного населения из КНР в СРК только не на много перекрывал количество тех, кто всем благам предпочитал гарантированную миску риса и отеческое руководство на Юге. Но в тот момент он не смог справиться с раздражением и все-таки высказался.
– Знаете, товарищ Мао, - задумчиво проговорил Черняховский, - я, в общем, отчасти разделяю вашу позицию (на самом деле не разделял), всю эту скромность, равенство, умение довольствоваться малым и всякие такие штуки. Но раз вы сами же ожидаете, что - побегут, то, значит, понимаете... От хорошего не бегут. Может быть, вам следует обдумать, как, может быть, чуть-чуть подправить эту вашу линию? Чем выше требования, тем сильнее разделение в народе...
К этому времени маршал настолько хорошо владел путунхуа, что, практически, не нуждался в переводчике, но грамотой, понятно, так и не овладел. Понимающие люди говорили, - не начал лет в пять-шесть, так не стоит и трудиться.
В то время суставы у Цзян Фу-хуа болели уже как следует. Боль мучила всею ночь напролет, опухоль на них не проходила, а скованность оставалась круглые сутки. Когда только начинали, то поначалу показалось ерундой: ну, - побаливали, ну, - припухали чуть-чуть по утрам, ну, - небольшая скованность по утрам. К полудню-то - проходило... а после тех событий болезнь, до той поры словно бы шедшая шагом, вообще пустилась в галоп.
– Не расстраивайтесь, товарищ маршал, - протяжно проговорил Калягин, - в конце концов то, что китайца приняли мы, вовсе не означает, что нам же придется избывать головную боль с этим доктором.
Черняховский поглядел на него, как будто не узнавая, а потом так же протяжно проговорил.
– Не разочаровывай меня. Я подумал было, -
– Это да. Ладно, опять, уже в который раз, попробуем все делать по максимуму.
Светлый образ II: гравитация
Что удалось за эти годы, - так это приучить окружающих, что его капризы только кажутся капризами. Начальство, - чтобы не мешалось, подчиненных - чтобы не обижались, и смежников, чтобы им и в голову не пришло спорить. Присущая ему технологическая паранойя рисовала в голове яркие картинки невидимой деформации зеркальных труб по причине того, что орбита - представляет собой кривую, а трубы должны быть совершенно прямыми. И бесполезно было доказывать, что размер возникающей при этом приливной деформации не может заметить НИ ОДИН прибор. Его душа требовала, чтобы "Фара" крутилась по орбите торчмя, - и она крутилась по орбите торчмя, обратив девственные дюзы перпендикулярно проплывающей внизу поверхности "шарика". Не удержавшись от искушения, он как-то даже заглянул туда снаружи, из открытого космоса, и, - впечатлительный он все-таки человек, - молчаливая чернота их вдруг показалась ему зловещей. Как у жерл какого-нибудь Главного Калибра из ночного кошмара, что посетил военного фантаста. Для их машины больше мощности - это больше площадь зеркала в данной единице объема, так что теперь каждый из пяти двигателей представлял собой не одну трубу, а целую батарею труб, наведенных на одну и ту же мишень. Этакий "орган" с комбинированным способом "зажигания" цепной реакции в рабочих "свечах". Красивая идея, что говорить, - но сколько же трудностей пришлось преодолеть, прежде чем она претворилась в что-то работоспособное. Сколько парадоксальных решений найти.
Когда они брались за это дело, то и представить себе не могли, что, например, кристаллизацию зеркал окажется выгоднее организовывать на орбите. Сначала разработать метод, а потом создать целый завод, - а все равно, в сумме всех зачетов, выгоднее. Тем более, что и потом мощности оказались не то, что востребованы, а прямо-таки загружены заказами на много лет вперед. Да мало ли что. За одним препятствием вставало другое, и реализация проекта потихоньку превращалась в жизнь и судьбу многих и многих людей.
Иногда становилось страшно от одной мысли о том, сколько терпения проявило руководство, народ, страна целиком, пока они долгие годы, не зная отказа, тратили колоссальное количество ресурсов без видимой отдачи. Отнимая, в конце концов, некоторую долю достатка у всех и у каждого. И во имя чего? Во имя удовлетворения любопытства немногих. Осуществления фантазии. В конце концов, - просто мечты. Да, страна любит свой космос и своих космонавтов, но кто бы объяснил ему, - с какой стати? За что? Когда-то давно он пришел к парадоксальному, особенно для самоуверенных умников, выводу: народ знает лучше. Если народ, даже помимо неизбежного принуждения властями, вполне сознательно отрывает от себя, лишь бы продвижение в космос продолжалось, значит, в этом есть нужда. Есть какая-то огромадная польза, которой никакие отдельно взятые умники пока не видят в упор. Как и он сам. Это потом они будут с размаху лупить себя по лбу и восклицать: "Где были мои глаза?" - а пока нет. Да, он прекрасно осознает, что были решены многие и многие сложнейшие инженерные и исследовательские задачи, после реализации прежних проектов такого рода находки сами по себе позволяли окупить любой проект, но в данном случае он не видит ничего подобного: разработки, ставшие элементами данного проекта, годятся только для освоения космоса.