Гномики в табачном дыму
Шрифт:
— Какая у нас сегодня программа?
— Прежде всего встанем, затопим печку, чтобы можно было одеться. Только не знаю, кто из нас сумеет…
— По-твоему, я должна растопить, да?
— У нас говорят: если девушка быстро и хорошо разводит огонь, то быстро и удачно выходит замуж.
— Любопытно.
— Что?
— Мне еще не доводилось топить печь, выходит, я обречена оставаться девой? Впрочем, проверим свои способности!
Инна становится на постели и надевает халат. Пружины напряжены,
— Ой!
— Ушиблась? — Я не открываю глаз.
— Не, испугалась.
— Чего?
— Что на тебя повалюсь.
— Я бы и не почувствовал. Хоть топором ударь, мне не больно.
— Ты уверен?! — Инна изо всех сил молотит меня кулаками по груди.
Я с головой ныряю под одеяло, съеживаюсь.
Инна барабанит по моей спине, потом стремительно соскакивает с постели, сует ноги в тапки и возится у печки.
Скоро в комнате разливается желанное тепло. Я храбро высовываю нос и улыбаюсь.
— Вставай, лентяй!
— Давно не слышал знакомых приятных слов.
— Не нужно ли чего, детки? — стучится в дверь хозяйка.
— Если можно, вскипятите нам чай.
— Сейчас.
Мы выбираемся во двор умыться. Снег режет глаза, я невольно жмурюсь, морщусь, скидываю рубашку и растираю снегом плечи, грудь, руки, лицо, а когда в очередной раз нагибаюсь взять снег, Инна вскакивает мне на спину и машет ногами. Я нарочно валюсь в снег и барахтаюсь в нем вместе с ней. От мокрого снега сводит мышцы, перехватывает дыхание, я встаю. Инна протягивает мне полотенце, я докрасна растираю кожу и чувствую — в один миг проглочу все, что у нас в рюкзаке, и не умру, никогда не умру!
Инна разрумянилась.
— Есть хочу страшно!
— Есть она хочет, есть, — передразниваю я, и мы трусцой бежим в дом.
— Обрати внимание, мы говорим иногда: «белый как снег», а ведь никогда не имеем в виду такой вот белизны, — замечает Инна и указывает мне на снег. Мы на лыжной прогулке в лесу. — Думаешь, и летом эти ели кажутся такими зелеными, или мой свитер в городе выглядит таким красным? Здесь снег белее белого, и от этого все становится ярче, красочней.
— Правильно.
— Насмехаешься?
— Нет, соглашаюсь.
Я следую за Инной — ее лыжи оставляют на снегу легкие полоски, за мной тянутся глубокие колеи.
— А когда спускаемся с горы, будто крылья вырастают и птицей летишь вперед, поразительное ощущение свободы, легкости, — восторженно продолжает Инна. — Только в конце склона, когда скорость спадает, осознаешь постепенно, что ты не отрывался от земли, что, к счастью или к сожалению, ты по-прежнему человек.
— Правильно.
— Перестань, что с тобой! Вечно
— Почему? Я всего лишь подтверждаю.
— Подтверждаю! — передразнивает меня раскрасневшийся ангел.
— Не веришь?
— Нет.
— Поди ко мне.
Инна поворачивает лыжи, еле справляясь с ними.
— Брось палки.
Она втыкает палки в снег и обвивает мою шею руками. Я целую ее в замерзшие щеки, нос.
— И сейчас не веришь?
— Чему? — она забыла, зачем я позвал ее.
— Что я во всем согласен с тобой, что не насмехаюсь.
— Нет, не верю!
Возмущенный, я с такой силой прижимаюсь к ней, что у нас сплющиваются носы.
— Не верю! Не верю!
Лыжи ее внезапно заскользили, и она почти падает. Я мгновенно подхватываю ее и удерживаю на ногах. Но тут и мои лыжи разъезжаются. Мы падаем. Смеемся. Встаем. В волосы Инне забился снег, снежинки тают на лице. Хочу стряхнуть с ее волос снег, но руки мои не выпускают Инну… Если б еще одна рука была… Третья рука!.. Черт-те что приходит в голову! А почему бы, собственно, и нет? Наверняка не помешала бы. Особой красоты человеку не придаст, это ясно… Нарушит симметрию.
— О чем задумался?
— Так, ни о чем! Глупости лезут в голову.
— И вашей милости приходят в голову ничтожные мысли?
— Наша милость ничем не отличается от других. Наша милость подобна всем.
— Будь ты «всем подобный», не полюбила бы тебя так сильно.
— Ошибаешься. Я — заурядный, обыкновенный, а ты вот — нет. Лишь женщины способны быть необыкновенными, в частности женщины, подобные тебе. Ты красива.
— Темур!
— Это вопрос вкуса. О вкусах не спорят.
— Мысль не новая.
— Я убежден, что ты красивая, а вообще мог бы и не высказывать своего мнения.
— Еле расщедрился на комплимент и уже сожалеешь?
Мы медленно продвигаемся по тропинке. Выходим к двадцатиметровому трамплину, и впереди открывается невообразимо красивая панорама.
— Съедем? — у Инны загораются глаза.
— Или полетим? Слетим, да?
— Хватит насмехаться.
— А ощущение какое?! Поразительное, верно?
— Перестань, прошу!
— Ощущение свободы и легкости, да?
Инна не отвечает, заливается краской, даже сквозь румянец заметно. Неожиданно срывается с места и очертя голову устремляется вниз. Я лечу за ней, страшусь — не упала бы, покалечится при такой дикой скорости.
— Тише, тише! — кричу ей.
Инна на миг оглядывается, сует палки под мышки и, согнувшись в коленях, подавшись вперед, летит дальше.
Расстояние меж нами сокращается. Лыжники уступают путь, останавливаются, следят за Инной. Она ловко обходит их и несется дальше. Волосы развеваются, рассыпаются по плечам, застилают ей глаза.