Гномики в табачном дыму
Шрифт:
— Снимите руки, — сердито потребовала Нана.
— Догадаешься кто, — сниму, — пискляво ответил мужчина.
— Хватит, прошу вас! Я закончила передачу для вашего возраста! — Нана не сомневалась, что это «телезвезда» не дает ей покоя.
— Не узнаешь? — спросил шутивший явно не своим голосом.
— Постой, постой! Я тебя за другого приняла и потому разозлилась. — Нана пыталась выиграть время. — Скажи что-нибудь еще.
Молодой человек убрал с ее глаз руки. Нана обернулась:
— Нодар!
— Здравствуй,
— Когда приехал?
— Неделю назад.
— Оставил свой театр? Почему? Я слышала, ты отлично устроился.
— Надоело ставить «Старых шарманщиков», да еще с помощью трех досок, четырех гвоздей и молодого энтузиазма.
— А может, просто счел оскорбительным работать в районе?
— Почему же? Я ведь сам из района приехал учиться в Тбилиси!
— Но возвращаться туда показалось зазорным и после столицы не понравилось там…
— Скажи лучше, как ты живешь?
— Так, ничего!
— В театре у тебя все идет прекрасно — процветаешь. Читаем в газетах, читаем. А вот здесь? — Нодар приложил руку к сердцу — Здесь как дела?
— Не знаю.
— Меня разлюбила?
— Тебя? А кто ты, собственно? — Нана прищурилась и всмотрелась в Нодара, словно не узнавая.
— Позвольте напомнить — я Нодар, ваша первая любовь.
— Что-то не припомню вас…
— Слушай, Нана, мы бы успели сделать запись, — перешел к делу Нодар.
— Что?!
— Всего одно стихотворение из народной поэзии. Давай запишем в твоем исполнении, — попросил Нодар.
— Некогда мне, доем и побегу, очень спешу.
Нодар прикрыл руками уши: ничего, мол, не слышу, и быстро объяснил:
— Народный артист неожиданно заболел, срывается запись.
— И я смогу, по-твоему, заменить народного артиста?
— Между прочим, нам довелось прочесть в газете и о том, что молодая талантливая актриса Нана Каранадзе отличается простотой, скромностью и всегда готова прийти товарищу на выручку. Потому и избрали ее депутатом.
— Ой, спасибо, напомнил!
— О, я, кажется, своими руками вырыл себе могилу?! — патетически воскликнул Нодар.
— У меня с шести до семи прием в райисполкоме!
— До шести целый час, успеем записать, — Нодар крепко ухватил ее за руку. — Ты должна прочесть! Если не запишу, я пропал, Нана!
— Заглядывай в театр, Нодар, раз вернулся в Тбилиси… — Нана попыталась уйти.
— Загляну, понятно. Но сейчас я тебя не отпущу! Сначала прочтешь стихотворение.
— Пойми, Нодар, мне некогда.
— Стихотворение совсем маленькое. Прочтешь разок, и запишем.
— Нодар, повторяю — я очень спешу, очень голодна и очень устала, и в таком состоянии я все равно не сумею прочесть.
— Почему не сумеешь? Сумеешь!
— Не сумею так, как надо тебе и пристало мне! Оставь меня.
— Пойдем, на коленях прошу! Двойной гонорар выпишу! — Нодар медленно продвигался к
По сторонам узкого коридора располагались студии звукозаписи. Через приоткрытые двери доносились вперемешку голоса певцов, чтецов и звуки музыки. Нана остановилась у первой же студии. Нодар тянул ее вперед, умолял пойти с ним, но Нана затаив дыхание прислушивалась к голосу то ли председателя, то ли бригадира какого-то колхоза, а может, корреспондента:
«Одновременно с уборкой зерновых с полей быстрыми темпами вывозится сено, идет скирдование и вспашка под кукурузу. Озимая кукуруза уже посеяна на семидесяти пяти гектарах. Колхозники приняли решение засеять на ста сорока гектарах… Кипит работа и на фермах.. В этом году колхозу понадобится четыреста двадцать тонн сена. К фермам уже подвезено семьдесят тонн сена. Подготовка кормов продолжается…»
Выступающий сделал короткую паузу и робко спросил:
— Ну как, получилось или в третий раз будем записывать?
Нодар оттащил наконец Нану от двери и повел дальше, но тут из другой студии вырвались ритмичные звуки джазовой музыки, и Нана стала пританцовывать.
— Не могу удержаться, — засмеялась она.
В третьей студии звучала знакомая оратория, и Нана пропела: «О, лилео…»
«Здравствуйте, дорогие друзья! — послышалось из следующей студии. — Начинаем передачу для молодежи. (Музыкальная шапка.) Послушайте беседу кандидата философских наук Кетеван Чрелашвили «О моральной чистоте семьи» В ожидании интересной передачи Нана припала к двери аппаратной, но Нодар потерял самообладание и чуть не силой поволок ее дальше.
«И все же лучше не ждать, пока у вас разовьется неврастения», — летели вслед слова еще из одной передачи.
Нана кивнула в знак согласия.
— «Проявляйте заботу о вашей нервной системе, пока она не расстроена, работайте ритмично, без гонки. (Нана снова кивнула.) Соблюдайте рациональный режим труда и отдыха и только в крайнем случае прибегайте к тем элементарным средствам укрепления нервной системы, о которых я коротко рассказал. Это должно стать нормой для каждого, тем более для тех, кому не хватает эмоциональной выдержки, кто легко возбудим и легко раним…»
— Слышишь, Нодар? Передача — как раз для нас с тобой!
— Слышу, слышу, ты права, учтем на будущее, а сейчас пойдем запишем тебя. А может, ты больше не спешишь?
Нодар ввел Нану в студию, посадил к столику, положил перед ней текст, запер дверь снаружи, а сам прошел в аппаратную, изолированную от студии широким окном из звуконепроницаемого стекла. Нодар нажал кнопку и сказал в микрофон:
— Начинай, Нана.
Нодар видел, как шевелила губами Нана, но голоса ее в аппаратной не слышалось.