Гномики в табачном дыму
Шрифт:
— Как летят мгновенья! — пробормотала Ция, ложась рядом с Ревазом.
— Что ты сказала?
Ило взял отпуск, но от путевки в дом отдыха, как всегда, предоставленной ему месткомом, отказался.
— Хочу быть с тобой, — сказал он Дарико.
— Поехал бы лучше отдохнуть.
— Отдохнем вместе. — И тихо пропел: — «Даро, Даро — краса мира», — что означало, последует подарок или приятное предложение.
Дарико навострила ушки.
—
— На какой концерт? Куда?
— В Летнем саду филармонии.
Дарико просияла, скинула халатик и осталась в черной комбинации и шлепанцах. Движения у нее были размеренные, женственные. Она не спеша натягивала чулки на свои упругие, литые ноги, разглядывая их в зеркале платяного шкафа. Ило, оторопело раскрыв рот, следил за ней — такой ее он еще не видел. И казалось, что она хочет сказать ему что-то и не решается. Он закурил, глянул на часы.
— Давай поторапливайся!
— Сейчас, сейчас.
Женщина взяла из шкафа свое единственное платье, надела, оправила на себе.
— Нравлюсь?
— Что я, в первый раз тебя вижу в нем?!
Ило заметил — женщина обиделась, но промолчала, она никогда не выказывала своего недовольства.
— Скорей, опоздаем.
— Минутку, я сейчас. — Дарико слегка накрасила губы, облизнула их, придавая блеск, и подошла к Ило, удивленно глядевшему на нее.
— Я сузила платье, — тихо сказала она.
Ило разом бросились в глаза и выпиравшая грудь, и туго обтянутые бедра — ей было тесно в платье, словно не вмещалась, и, когда она шагнула, он зажмурился.
Даро жила в полуподвале, и пока Ило следом за Даро поднимался по семи ступеням, оценивающе разглядывал ее фигуру. «Сказываются на нас годы», — сожалея, отметил он про себя и покачал головой.
Когда они вошли в зал, какой-то облысевший тип нудно читал стихи. Появившиеся после него артисты, толстый и тощий, немного развеселили публику. Очень насмешили их еще двое, коротышка и каланча, особенно когда танцевали вальс.
Во время антракта они погуляли в саду. Какой-то мужчина средних лет оглядел Даро и что-то сказал своим приятелям. Те засмеялись. Ило вспыхнул, но сдержался. Он курил, стараясь ни на кого не глядеть, но невольно замечал устремленные на нее взгляды, а что они выражали, ему было яснее ясного. Сначала ему польстило это, взгляды мужчин убеждали, что рядом с ним настоящая женщина. Женщина эта, правда, пьет водку, ест селедку и чеснок, но этого же они не знали. А если б знали? А если она заметит, какое обращает на себя внимание?! Зря он привел ее сюда! Но ведь он и раньше ходил с ней, почему ее раньше не замечали? Узкое платье! Да, все из-за платья, обтянувшего высокую грудь и бедра.
Мысли эти наверняка лишили бы Ило
— Давай уйдем!
— Потерпи, стыдно…
— Пошли.
Парни беззастенчиво захихикали им вслед.
«Смейтесь, смейтесь, да подумайте, кто из нас в выигрыше».
Всю дорогу молчали — ив троллейбусе, и на крутой улице к дому Даро. Им казалось, что они шли, а они, держась за руки, чуть не бежали по нескончаемому подъему. Наконец вошли во двор, одолели семь ступеней вниз. Сердца их стучали в такт друг другу. Нетерпеливо хлопнули за собой дверью…
— Погоди, Ило, я сейчас…
Ило не ответил, не сумел бы — язык не повиновался. Он прижимал к себе женщину, которую, казалось, только сейчас обрел.
— Погоди… Постой… Дай хоть платье сниму… Что с тобой, не пойму.
Исступленно целуя женщину, Ило подхватил ее на руки, и тут оба явственно услышали треск материи — платье лопнуло в самом узком месте. Споткнувшись обо что-то, задевая вещи, он добрался наконец до постели.
Они лежали тихо. Лишь тиканье ходиков на стене да шаги запоздалых прохожих нарушали их покой.
Потом Ило встал, и они выпили по стопке водки.
— Завтра куплю тебе платье.
— И попрошу начальника цеха отозвать меня из отпуска.
— Зачем?! Отдохни хоть немного.
— Какой у тебя размер?
— Пятидесятый.
— Сколько может стоить?
— Рублей сорок — пятьдесят.
Ило призадумался.
— Послезавтра зайду к начальнику цеха.
— Не надо, прошу, я сама…
— Не глупи…
Даро сняла чулки, Ило ничком повалился на постель.
— Даро-джан, глянь, который час?..
Даро всмотрелась в настенные часы, еле различила стрелки, ее сердце и маятник ходиков отсчитывали удары. Даро знала: «ходики» будут тикать долго, очень долго. А сколько еще ударов отстучит ее сердце? А часы все отбивали свое «тик-так, тик-так, тик-так». Ей вспомнился весь этот день, и глаза ее засветились.
— Как летят мгновенья, — прошептала она, ложась рядом с Ило.
— Что ты сказала?