Гностики и фарисеи

Замлелова Светлана Георгиевна

Наденька снова присоединяется к наблюдающей за тараканами очереди.

Шум, внезапно возникший и нарастающий, привлекает всеобщее внимание. Все головы поворачиваются в одну сторону, все взгляды устремляются в одном направлении. Входная дверь с треском разверзается, и на пороге отделения появляется необычная пара. На первый взгляд может показаться, что двое друзей, принявших лишнего, совершают прогулку. Но едва ли эти двое могут быть друзьями. Один из них одет в серую форму. На рукаве у него яркие нашивки, выдающие его принадлежность к некой организации. Человек, которого он заволакивает за собой, физиономию имеет распухшую, одежду оборванную, дух смердящий. Оба

они пьяны. Внезапно человек в серой форме, схватив своего приятеля за шиворот, бьёт его, приятельской личиной об стену. Затем разжимает руку, и приятель в одно мгновение оседает и расплывается по полу. Возле него немедленно образуется кровавое озеро.

Доктор, очевидно заслышав шум, выходит из своего кабинета и, остолбенев, наблюдает за сценой избиения. Придя в себя, она обращается к человеку в серой форме:

– Э, козёл! Ты что делаешь?

Серая форма, направившийся было к выходу, возвращается и докладывает:

– Это я доставил… Вы того… заберите… помощь нужна…

У доктора от такой наглости глаза округляются до невероятных размеров.

– Да ты что, охренел? Я что, не видела, как ты его, семь-восемь, об стену того…

– Вы это… госпитализируйте…

– Я тя щас госпитализирую, семь-восемь… Козёл вонючий… Я щас милицию сюда вызову… Они тя жива госпитализируют…

Серая форма, оскорблённый таким неучтивым обращением, пробует возмущаться:

– Ты чо, дура, орёшь, восемь-девять… Я теэ щас поору… Я теэ щас так, восемь-девять, того, ты у меня рядом с этим ляжешь…

– Что ты сказа-а-ал?!.

Разговор принимает забавный оборот. Очередь, потупив глаза, делает вид, что не слышит этой милой беседы. В воздухе на парах хлора и спирта повисает неловкость. Ни в чём не виноватые больные чего-то стыдятся и избегают смотреть друг на друга.

– Что слышала… Чмо больничное, орать ещё будет, восемь-девять…

Лицо доктора багровеет и принимает зверское выражение. Она широким, тяжёлым шагом направляется к серой форме. Однако последний предпочитает ретироваться. Дверь за ним хлопает, и доктору ничего не остаётся, как вернуться к больным.

– Каз-з-зёл! – напоследок бросает она и жахает кабинетной дверью.

Очередь облегчённо вздыхает и оживляется. Возникшее напряжение постепенно спадает…

– У тебя, мать, переломы в трёх местах...
– говорит доктор, рассматривая на свет снимки Наденькиной руки.

– Как?!

– Да так… Больно?

– Нет…

– Здесь?

– Нет…

– Что ты мне голову морочишь?..

– Я не морочу…

– Тогда здесь и здесь должно быть больно…

Доктор остервенело впивается в Наденькину руку.

– Да не больно мне…

Доктор какое-то время смотрит на Наденьку, о чём-то думает, затем встаёт и направляется к выходу.

– А ну, пошли, - бросает она Наденьке…

Для повторного снимка рентгенолог усаживает Наденьку на лоснящийся стул. Наденька, уже знакомая с системой, укладывает руку на предположительное место падения рентгеновских лучей. Но, недовольная вторжением доктора, рентгенолог выворачивает повреждённое запястье, как мокрую тряпку.

– Так положи… Не крутись… Они крутятся, а ты переснимай… Вот так держи руку…

– Так больно…

– Чему тут болеть-то?.. Гос-споди!.. Был бы открытый перелом, а то чуть припухло – бегут… Рентген им делай… Всё. Можешь идти… "Больно!.."

Спустя четверть часа, Наденька выходит на улицу. Перелом не подтвердился. Всё позади. Наденьке легко и хорошо. Тихо падает снежок, мягко ложится и блестит в свете фонарей. Лёгкий морозец румянит щёки. В природе умиротворение

и благодать. Уже поздно. Вокруг ни души. Тишина…

Забыв про голод и боль, Наденька улыбается…

Разочарование

Во время оно Нелли Поликарповна Андрофагина, дама статная и необычайно яркая, занимала пост Второго Секретаря районного комитета, что давало ей целый ряд преимуществ перед обыкновенными гражданами.

Во-первых, в её распоряжении был просторный, прекрасно обставленный рабочий кабинет окнами в парк, где росли старые, источавшие в летнюю пору густой, ни с чем не сравнимый кисловатый запах, дубы. Послушный ветру, запах иногда долетал до начальственного носика, навевал романтические настроения и отвлекал тем самым от работы. А осенью, одевавшие золотом землю дубовые листья, пели для Нелли Поликарповны свою тихую прощальную песнь. Тогда Нелли Поликарповна грустила, подходила к окну и, казалось, вспоминала о чём-то очень далёком, но чрезвычайно любезном её сердцу.

Во-вторых, по городу Нелли Поликарповна перемещалась не иначе, как посредством служебного автомобиля "Волга". Самой последней модели, с обтянутыми светлой кожей сиденьями, с бархатными занавесочками на задних оконцах, но главное - с телефоном! И не покидая пределов "Волги", Нелли Поликарповна могла связаться с любой точкой нашей беспредельной Родины! Водитель "Волги" Стасик, молодой человек, обязанный работой своей наружности, - нет, нет! Не подумайте ничего дурного! Не только Нелли Поликарповну, но и Первого Секретаря, и всех "замов" возили исключительно красавцы!
– Стасик подгонял "Волгу" к подъезду, а Нелли Поликарповна, эффектно появившись в дверях райкома, шествовала засим к машине с таким видом, что, казалось, говорила: "Хочу быть Владычицей Морскою!" Завидев её, прохожие останавливались и, должно быть, шептали: "Матушка-барыня! Благодетельница!". И только, что не ломали шапок.

В-третьих, Нелли Поликарповна ненавидела очереди и потому отовариваться предпочитала в райкомовской столовке, где продукты были наисвежайшие, и отпускали их, как выразился классик, "по самой сходной, отнюдь не обременительной цене".

Но главное! Главное, и это в-четвёртых, заключалось в том, что, благодаря своему положению, Нелли Поликарповна имела обширнейшие связи. Она была знакома с директорами магазинов, дружила с главными врачами, была накоротке с артистами и художниками, с профессорами и генералами! Одним словом, у Нелли Поликарповны было именно то количество друзей, которое, как известно, ценится гораздо более, чем такое же количество денег. А потому стоит ли и говорить о прекрасной квартире, о даче в тихом месте, о прочих вожделенных вещах. У Нелли Поликарповны было всё.

Единственное, пожалуй, чего у Нелли Поликарповны не было, так это своих собственных детей. Но и здесь "наша Нелли", как называли её за глаза сослуживцы, не осталась обделённой.

В ту пору, о которой идёт речь, единственной дочери старшего брата Нелли Поликарповны было лет двенадцать. Или что-то около того. Востроглазую девочку с толстой косой и ямочками на вечнорумяных щеках звали Машей. Это была самая обычная девочка-подросток. Немножко легкомысленная, немножко угловатая, но в целом - милое и доброе создание. Она не знала ни в чём нужды, - при такой-то тётке!
– была весела и беспечна. Одно только и омрачало её юность. Чуть распускалась листва, и появлялись первые цветы, как опухал у Маши нос, краснели глаза - начиналась аллергия. Заболевание, надо сказать, пренеприятнейшее, не признающее лекарств и вечно морочащее головы эскулапам.