Гобелен с пастушкой Катей. Книга 4. Зима в зеркалах
Шрифт:
– Никак не выходит, – с сожалением призналась Алла. – Не держится твоя версия, никто не подходит. Хотя, конечно, присягнуть на Библии я бы не решилась. Разве что устроить следственный эксперимент: надеть на артиста маску, заставить пройтись и тогда смотреть. Маска у меня осталась – тоже улика. Я совсем забыла.
– Давай я надену, а ты посмотришь – предложил Миша с энтузиазмом. – Может сойду за кинобандита.
– Да, теперь понятно, как возникают ошибки следствия, – доложила Алла. – Это называется подгонка под версию. Обычная практика в детективах.
– Ты, Трехглазка, всегда была малость занудой, –
– Тоже мне Крошечка-Хаврошечка! – не осталась в долгу Алла. – Когда эта крошечка выросла, знаешь как ее стали звать?
– Как же? – для проформы спросил Миша.
– Большая Хавронья, с твоего позволения, – с удовольствием доложила Алла. – Это Кирюшка вопрос задал, когда я им читала сказку на ночь: «усни глазок, усни другой…» Мы чуть со смеху не умерли. Так что, художник Званский, можешь зваться крошечной Хаврошечкой, а мой третий глазик оставь в покое, будь так добр.
– Ладно, не буду мерять маску, но что делать с фотоуликой? – Миша вернулся к делу и к главной загадке.
– Понятия не имею, – созналась Алла. – Шура Костин, не тем будь помянут, просил разыскать и выбрать – мы исполнили. А может быть, это не то, и надо искать дальше?
– Давай его спросим, – предложил Миша. – Позвони и узнай, скажи, что нашли фото с Нурланом Алибеговым. Надо искать дальше?
– Я бы позвонила, конечно, – согласилась Алла. – Но у него дома скандальная жена, я с ней имела беседу. Она раздумала разводиться.
– Ну это без проблем, я позвоню, спрошу, а там пусть идет в сортир с тобой говорить, – предложил Миша. – Между прочим, за эту улику мы можем спросить некоторый выкуп, с какой стати нам пахать на него даром?
– Твои мыслительные кристаллы заработали в криминальном режиме, – мягко пожурила Алла друга детства. – Звони, вот номер, спрашивай Александра Ивановича.
Миша сделал, как было сказано, и ответ не замедлил. Алла слушала, как подставное лицо задает вопросы: "Когда? И куда? А как с ним связаться?" и ей становилось не по себе все более и более.
– Вот такие дела, – сообщил Миша, когда повесил трубку. – Исчез твой инженер. С концами.
– То есть как исчез? Что с ним? – заволновалась Алла.
– Жена сказала: нету, когда будет – неизвестно, уехал, ничего не сказал. Была довольно вежлива, – пояснил Миша. – Теперь ищи-свищи.
– Вот это номер, – удивилась Алла. – Мы ему улику добыли, а он возьми и пропади. Ничего не понимаю. И не предупредил. Кто теперь докажет, что я его не грабила?
– Никто, – мрачно согласился Миша. – И я толком не знаю, может, и грабила, а мне наплела сорок бочек арестантов. И пакет заставила добывать с какими-то уликами. Инженера, может быть, давно убила и в землю закопала Вся информация – только на основании твоих слов.
– Стоп, мелькнула здравая мысль! – Алла прервала поток обвинений в свой адрес. – Что я никого не грабила, это я знаю, а вот насчет версии Шуры Костина – одни голословные заявления. Может быть, он водил меня за нос, велел сидеть тихо, ходить для него за пакетом – никто не знает, что за этим кроется. У меня был один источник информации – инженер Шура Костин! Теперь он пропал, а я осталась в розыске
– Не паникуй, Трехглазка, – возник Миша. – Ничего не потеряно, тебя пока не нашли, это хорошо. Я, так и быть, буду считать, что ты в ограблении не участвовала. Самое главное, что инженер не подвел тебя под монастырь. Пускай лучше исчезнет. А улика у нас останется. Так и быть, преодолею соблазн и не пойду к девушке Нине, подождет она с пакетом, а то как бы чего не вышло.
– Да, вляпались мы в историю, даже непонятно в какую, – покаянно сказала Алла. – Все очень в ней зыбко, и нет никакого желания копаться дальше. И куда он делся? Может, сбежал от подозрения? Может быть, не сбежал, а его секретно посадили? Или он сам раскрывает преступную сеть, или сплел с самого начала? Просто голова пухнет.
– Это у тебя мыслительные кристаллы не того качества, – посочувствовал Миша. – Ты переводи книжечку, а мы за тебя помыслим. За отдельную плату, со скидкой.
– Вы – это кто? – поинтересовалась Алла.
Часть вторая
Вечер в особняке
Зимным вечером, черным, как ночь, два человека сошлись для разговора в полутемном помещении. Основное здание двухэтажного особняка оставалось погруженным во мрак, лишь в приемной, ведущей в кабинет руководства, на столе горела сильная рабочая лампа и отражалась в полированной поверхности.
Оба собеседника расположились так, чтобы яркие снопы белого электричества миновали их лица, только изредка в круг света попадали руки, тянулись к хрустальной пепельнице и удваивались в блестящем зеркале столешницы.
Фигуры и лица упорно оставались в глубоком мраке, но не в целях маскировки. Пригласивший и приглашенный знали друг друга достаточно хорошо, время от времени у них случались общие дела, хотя ни один из участников их особо не афишировал. И встреча в полутемном элегантном особняке смогла состояться, когда рабочее население конторы разошлось окончательно, а охранники посмотрели сквозь пальцы на пришедшего, не спросили у него никакого удостоверения и не отметили визит в своем гроссбухе.
– Подведем некоторые итоги, – сообщил условный хозяин помещения. – Вы активно не советуете, и я понял резоны. Они убедительны, особенно письмо в стихах, полученное недавно. Подумать только, она пишет милые стишки: "Дорогой дружочек Валя, я пишу из Тенерифе, здесь на берег набегает изумрудная волна. Пальмы листьями трепещут, снега нету и в помине, а особенно приятно, что повсюду я одна!" Да, девочке надо было отдохнуть.
– Это не все. Пардон, что перебиваю, – заявил гость, пришедший в особняк неопознанным. – Мне не совсем ясно, на каких условиях мы работаем. Если вы поручаете дело мне, то к чему условия о включении в работу нашей прелестной поэтессы? Я бы обошелся без ее участия, если быть до конца честным. Я говорил, что в последнее время она не совсем надёжна, во-первых, потому что переутомилась. Во-вторых, осложнения в личной жизни. В-третьих, она всегда стремится повернуть дело по-своему. Я обожаю мое "прелестное дитя", дружу с ней лично всей душой, но дела предпочитаю врозь. В конце концов она как была, так и осталась дилетантом.