Гобелен
Шрифт:
Но брак оказался удачным. Бело-розовая мать, окруженная здоровыми детьми, – почему бы не порадоваться за нее? Кроме того, что ему известно о Донале… Странно подумать, что только еще Хенк знает об этом. Поль не знал, преследует ли это знание Хенка, как преследует оно его. По молчаливому соглашению они никогда не касались этого вопроса. Да и какой был бы от этого прок?
Ли чиркнула спичкой, произведя резкий, как пощечина, звук. Ее длинные ногти держали белый цилиндрик сигареты, глаза полузакрыты от чувственного удовольствия, когда она затягивалась.
– Кстати, ты не будешь возражать, если я приглашу Билла Шермана
– Нисколько.
Она продолжила тему:
– Старшая девочка специализируется в детской психологии, поэтому она сможет поговорить с детьми Мэг. Так что хорошо пригласить Шерманов? – повторила она.
– Конечно, конечно, – ответил он, понимая ее забавную и трогательную попытку вызвать у него ревность.
Совсем стемнело, и Ли включила лампы. Хорошо подобранные и правильно расположенные, они создавали уют, подобно огню очага, превращая старый восточный ковер в золотое поле. Поль чувствовал себя уютно в прекрасной комнате и сказал ей об этом:
– Это чудесная комната! Чудесный дом!
– Все, кроме спальни. Моей комнаты. Тебе она не нравится, – лукаво сказала Ли.
– Это очень женственная комната, – промямлил он.
Ли рассмеялась:
– Нет необходимости проявлять тактичность. Я знаю, что с ней переборщили, она не вписывается в остальную обстановку.
– Обычно ты более сдержанна, я вообще восхищаюсь твоим вкусом.
– Я понимаю, что изменила собственным правилам в этой комнате. Это был импульс. Пустилась во все тяжкие – так, кажется, говорят?
Он с удовольствием смотрел на нее. Ей хотелось быть «литературно образованной», что было похвально, – она проделала замечательную работу по самообразованию. Он понимал, что ей также хочется угодить ему, а это было излишне, потому что она и так была хороша. Сейчас она сидела откинувшись на спинку кожаного кресла. Белоснежный плиссированный воротник темно-синего платья подчеркивал ее стройную шею. Ему нравилась мода последних лет. Кстати, мода для плоскогрудых женщин-подростков двадцатых годов никогда не шла Ли. Она больше подходила Мариан…
– Пошли обедать, – позвала Ли, – а потом поднимемся в мою суперспальню.
Они лежали в цветочной шелковой «комнате в комнате», и Поль позволил себе расслабиться, как это обычно бывает после удовлетворения желания. Он зажег сигарету и затянулся. Ли ничего не имела против запаха табака. Мариан никогда вслух не возражала, это было не в ее правилах, она терпела молча, и это заставляло его чувствовать себя виноватым.
Обнаженная, Ли выскользнула из кровати, накинула синюю атласную ночную рубашку, в тон синевы комнаты, и вновь скользнула под одеяло. Ее дерзкие пальцы легко похлопали Поля по щеке, возбуждая его.
– О чем ты думаешь?
– Ни о чем особенном.
– Скажи, ты ведь нахмурился.
Ее пальцы разглаживали складки между его бровями.
– Ну же, Поль.
– Хорошо. Я вспоминал, что Мариан никогда не разрешала мне курить.
– Ты все время думаешь о ней, по крайней мере, очень часто, да?
– Естественно.
Ли молчала так долго, что он повернулся, приподнявшись на локте, чтобы посмотреть на нее. Ее круглые темные глаза были встревожены.
– Это потому,
Ему потребовалось время, чтобы ответить. «Вина» очень тяжелое, мрачное слово. А чудесное слияние двух тел, жар, который разливается у него в крови подобно вину или солнечному теплу, – кому это вредит? Никому. Но все-таки…
– Мне не нравится лгать, – ответил он наконец.
– И мне тоже.
Он знал это. Ли не принадлежала к тем женщинам, которые торжествуют, соблазнив чужого Мужчину.
– Иногда, Поль, я чувствую себя ужасно рядом с Мариан. У вас на седере [7] или в моем магазине, когда она приходит за покупками. Она считает меня своим другом. Она кажется такой невинной, а я чувствую себя отвратительной. Отвратительной, Поль. Но я не перестаю заниматься тем, что делаю, и не хочу переставать.
7
Седер – еврейский религиозный праздник.
Ему не хотелось говорить на эту тему, не хотелось нарушать состояние блаженства и покоя.
– Знаешь, я никогда не упоминала об этом, но я действительно боюсь, что Донал мог сказать ей что-нибудь о Париже.
Поль покачал головой:
– Вряд ли. Да и зачем ему это? Он ничего не добьется, расшевелив осиное гнездо. У Донала в голове совсем другие планы!
Ли хихикнула: осиное гнездо! Да, это, пожалуй, точное название того, во что может превратиться их семья.
Потом уже серьезно она сказала:
– Хенни потеряла бы всякое уважение ко мне, узнай она.
– Да, Хенни пуританка.
– Поколение людей, выросших перед войной, смотрит на жизнь совершенно по-другому, чем мы, ты согласен?
– Не всегда. Как, ты думаешь, отнесся бы к этому Хенк?
– Я не знаю. Он все воспринимает прямолинейно, но иногда мне кажется, что это не будет его шокировать. Новое поколение отличается способностью к состраданию и пониманию! Дай я расскажу тебе, что случилось вчера вечером. У меня возникли проблемы с отоплением, и человек, который следит за печками в нашем квартале, пришел со своим маленьким мальчиком. После подвала они поднялись наверх, и мы поговорили в прихожей. Я ничего не заметила, но Хенк расстроился из-за маленького мальчика: ребенок дрожал в своем легком пальтишке. Он спросил, сколько я заплатила отцу. Я сказала, что заплатила столько, сколько попросил этот человек. Я не могу взять на себя все мировые проблемы, попыталась объяснить я. А он ответил, что все понимает, но что-то кольнуло его, когда он увидел, как они уходят в дождливый вечер с ящиком инструментов, и вспомнил о своей комнате наверху, в которой он жил в возрасте этого ребенка. Надо было видеть его лицо! Он был расстроен до глубины души.
– Он получил это по праву, не так ли?
– Да, да. Хенни и Дэн. И моя собственная мать. Ну, я не похожа на них. Богу известно, что я даю, даю много, но я не могу мучиться. Я не могу выворачиваться наизнанку – Бог мой, зачем?
Входная дверь двумя этажами ниже громко хлопнула. Кто-то, насвистывая, поднимался по лестнице.
– О нет! Это Хенк. – И Ли выпрыгнула из постели, натянула халат. – Боже мой, почему он не вернулся в институт? О, Господи, быстрее, одевайся. О, что я скажу?
Она бросила Полю его одежду.