Гобелены грез

Джеллис Роберта

И затем мягче, но с такой силой в голосе, что этому невозможно было не повиноваться, произнесла:

— Идите сюда.

Из-за розовых кустов, отгораживавших полянку от остального сада, медленно вышла леди Мод.

— Простите меня, — сказала она. — Я не собиралась подглядывать за вами, но… — ее губы дрогнули. — Я тоже хотела когда-то того же самого: любить мужа и вместе с ним радоваться жизни. Кенорн…

— Это Хью, а не Кенорн, — твердо сказала Одрис, покосившись на мужа — не разбудили ли его разговором. Хью, однако, спокойно спал — его тело расслабилось в блаженном покое, голова повернулась лицом к ее животу, дыхание оставалось ровным и спокойным.

— Нет, —

сказала леди Мод. Она не сводила глаз с Хью и по щекам ее текли слезы. — Я говорю о Кенорне — отце вашего мужа. Я хотела выйти замуж за него, а не за Лайонела. Кенорн был совершенно не похож на других Хьюгов. Он всегда улыбался и был добр… он был так добр со мной, когда я впервые появилась там — мне было тогда всего тринадцать, и я была перепугана до смерти, — ее губы вдруг поджались, и она раздраженно смахнула ладонью слезы с лица. — И когда он отказался жениться на мне, я тоже думала, что он пожалел меня — ведь я была так молода… Но ошиблась — у него была другая женщина.

Одрис не обратила внимания на сердитое замечание Мод. Она напряженно размышляла, пытаясь сопоставить то, что только что узнала о Кенорне, с тем, что знала о нем раньше. Кенорну предлагали жениться на леди Мод, а ведь первыми, как правило, женят старших сыновей.

— Присядьте рядом, — приказала Одрис рукой Мод и подождала, пока та уселась на траву: лицом к ней, но в некотором удалении. — Так, стало быть, сэр Кенорн, отец Хью, был старшим братом сэра Лайонела? — спросила она.

— Да, старшим. И у меня было богатое приданое, намного богаче, чем у той, другой женщины.

Итак, замок действительно принадлежит Хью. Отметив это, Одрис тут же задумалась об ином — на этот раз горечь, прозвучавшая в голосе собеседницы, не ускользнула от ее внимания, и она решила попытаться утешить несчастную женщину и, быть может, убедить ее более спокойно относиться к Хью.

— Все это давно в прошлом, — сказала она. — Было и прошло, и вам теперь лучше забыть об этом. Я понимаю, Хью оказался настолько похожим на отца, что вызвало у вас печальные воспоминания. Отвлекитесь от них, попытайтесь взглянуть на Хью непредвзято, и я уверена — вы его полюбите. Вот увидите, он очень обрадуется, когда узнает, что…

— Нет! — содрогнувшись с головы до ног, воскликнула Мод. — Он должен ненавидеть меня!

Одрис вспомнила, что слышала то же самое от леди Мод, когда пыталась успокоить ее в Хьюге.

— Миледи, — взмолилась она, — вы сами страдаете и заставляете страдать моего бедного Хью. Попытайтесь поверить, что бы там ни случилось в прошлом, Хью не станет…

— Нет, — повторила леди Мод, ее глаза сузились и остекленели. — Вы не понимаете. Мы согрешили, надругались над ним и его отцом. Мы с Лайонелом. Мы ненавидели друг друга, но были накрепко связаны этим грехом и нагромоздившимися на него другими прегрешениями.

— Это было так давно, — начала Одрис, но леди Мод не обратила на нее внимания. Она смотрела на Хью, и лицо ее было искажено такой мукой, что на глаза Одрис навернулись слезы.

— Давно? Пусть так, но зло остается злом, сколько бы ни прошло времени. В тот вечер, после вечерней трапезы, хотя было еще светло, я видела, как приехал Кенорн лишь с двумя людьми. Он не остановился и не заговорил со мной, а направился прямо в… В Хьюге не существует сейчас этого места — двор тогда был гораздо меньшим, и башня еще не была построена. Позже меня позвали тоже, Лайонел уже был там — в личных покоях старика. Еще с порога я услышала, как старик орал, что аннулирует брак, что он, Кеиорн то есть, обязан жениться на мне. Кенорн улыбнулся — он всегда улыбался

в ответ на припадки отцовского гнева — и спокойно напомнил ему, что помолвки со мной не было. Теперь же, добавил он, вообще об этом говорить не стоит: он не только женат, но и жена его уже ждет ребенка, — леди Мод запнулась и судорожно вздохнула. — Словно нож вонзился в мое сердце, когда я услышала это, — продолжала она. — Он дарил мне подарки и называл чудным ребенком, и все это время у него была уже законная жена. В сердце моем вспыхнула на секунду надежда, когда старик закричал:

— Ублюдок! Ублюдок!

Но Кенорн снова улыбнулся, сказал, что спрятал доказательства законности брака в надежном месте, и добавил, что отцу следовало бы не злиться, а радоваться, поскольку этим браком кладется конец кровной вражде Ратссонов с Хьюгами. И тут старик ударил его! Он выхватил железную кочергу из камина и раздробил ею лицо Кенорну от сих до сих пор.

Леди Мод прочертила пальцем линию на своем лице, начав со лба, пройдясь потом по щеке и закончив на нижней челюсти. У Одрис перехватило дыхание, когда она вспомнила кровоподтек на лице Хью, появившийся во время поединка с сэром Лайонелом. Он располагался на нем точно так, как показывала леди Мод. Одрис содрогнулась и подумала: «Неисповедимы пути Господни, он, как сказано в Библии, полной мерой отмеряет каждому, когда приходит время».

— Хью не станет винить в этом вас, — попыталась утешить Одрис. — Ведь вы тогда были совсем еще ребенком.

Из усталых припухших глаз “новь потекли слезы.

— Но мы никогда и никому не сказали об этом, — прошептала леди Мод. — Лайонел помог старику вытащить труп, и той же ночью они зарыли его в землю. Я могла покаяться на исповеди у священника, показать ему место погребения, и он освятил бы могилу, но не сделала этого. Я ненавидела Кенорна за то, что он унизил меня, связавшись с другой женщиной, — ее голос дрогнул, пресекся рыданиями, но она поборола их. Одряс не пыталась больше успокаивать ее, понимая, что та не найдет утешения, пока не исповедуется до конца. — Они похоронили его в неосвященной земле, без отпущения грехов, — простонала Мод, задыхаясь от волнения, но не повышая голоса и все еще не сводя глаз с Хью. — Они погубили его душу — душу веселого, доброго Кенорна!

— Нет, — уверенно заявила Одрис. — Милосердие Христово и Пресвятой Матери Божьей не имеет пределов. Так учил меня отец Ансельм, и я верю в это. Они вступятся за хорошего человека. Кенорн не заслужил вечного проклятия ведь он пытался помирить два враждующих рода.

Леди Мод осушила рукавом глаза и робко посмотрела на Одрис.

— Вы уверены в этом? — спросила она. — Я так боялась, но молчала, молчала даже на исповеди…

— Да, уверена, — ответила Одрис. — Отец Ансельм был святым человеком, и если он так сказал, стало быть, так оно и есть.

— И все же, — вздохнула леди Мод, — мы взяли на душу ужасный грех. Ведь мы даже после смерти старика — а он умер тремя годами позже — не пытались разыскать ребенка Кенорна. Мы знали: если родился мальчик, то он — законный наследник Хьюгов. И надеялись, что ребенок умер, более того, мы молили Бога, чтобы он действительно умер. Да, я ненавидела Лайонела, и он платил мне тем же… — леди снова замолчала, и глаза ее потускнели. — Может, я виновата и в этом тоже. Он был суровым человеком, но если бы я не дала тогда ему понять, что он вызывает во мне одно лишь отвращение, может… Нет, зло, гнездившееся в нас, не могло разрешиться ничем, кроме ненависти. Я… я молила Бога прибрать женщину и ребенка… поначалу… пока не поняла, какой это грех — желать смерти дитяти.