Гобелены грез
Шрифт:
— Если бы ты рассказала мне, что случилось, — настаивал Хью с долей нетерпения в голосе, — возможно, я смог бы и сам сделать вывод.
Услышав громкий мужской смех оба — и Одрис и Хью — удивленно встали и повернулись туда, где тропинка огибая слева клумбу с розами, переходила в травяной газон. Душа Хью ушла в пятки. Сэр Оливер пристально смотрел на них, все еще наполовину скрытый кустами роз. Как долго он там находился?
Глава XVI
В следующий момент Хью понял, что только он виноват в том, что дядя Одрис что-то заподозрил. Казалось, что он остановился,
— Мой слуга спустился в поле и сказал, что ты прискакал, сэр Хью. И мне захотелось поблагодарить тебя за то, что ты сообщал нам новости о переговорах с шотландцами.
Его страхи и наихудшие предположения улеглись из-за теплых слов и дружеского приема. Хью еще находился под впечатлением встречи с дядей Одрис, и он не мог произнести ни слова и только кивнул в ответ, мысленно и искренне благодаря Деву Марию за то, что она проявила свою снисходительность и доброту к ним, глупым, и укрыла их, остановив сэра Оливера и не позволив ему появиться несколькими минутами раньше.
— Ты останешься на несколько дней? — продолжал сэр Оливер и добавил, сухо улыбаясь. — Я обещаю, что не оставлю тебя снова во власти Одрис. Она хорошая девушка, но поговорить с ней — можно с ума сойти.
— Я должен завтра возвратиться в аббатство Джерроу, — ответил Хью. К счастью, он все еще не пришел в себя, с трудом избежав опасности, и поэтому не был столь решителен, чтобы защитить Одрис от сухих насмешек сэра Оливера.
— Я не такая уж плохая, как ты меня представляешь, — вскрикнула Одрис, смеясь и одновременно жеманно надувая губы.
— Я еще никогда не имел возможности выслушать хоть одну складную историю от тебя, — проворчал сэр Оливер. — Если сэру Хью удается, то мне бы хотелось знать, как это у него получается.
— Он слушает более внимательно, — сказала, нахохлившись, Одрис. Ее глаза зло сверкали.
— Что Вы подразумеваете под складной историей? — быстро спросил Хью. Он был напуган выражением лица Одрис и ее замечанием, которое, как он понял, намекало на их отношения.
Слушая, что он говорит, Одрис поднялась со скамейки и села на траву, уступив место дяде. Он кивнул ей и сел. Одрис небрежно прислонилась плечом к ногам Хью, делая вид, что так ей удобнее смотреть на сэра Оливера и слушать, как он отвечает на вопрос Хью. Хью нервно напрягся, чувствуя ее прикосновение, и одновременно его одолевало сильное желание «задушить» ее за озорство.
— Одрис, ты заставляешь сэра Хью чувствовать себя неловко, — возразил сэр Оливер, отстраняя ее.
— Нет, нет, — заверил его Хью. — Она легкая. Если Вы позволите, то я был бы рад оказать услугу демуазель и послужить ей опорой, чтобы ей было удобно. Но что за беда приключилась с Робертом Глостером, о чем пишет Бруно? — поспешно спросил он, чтобы сменить предмет разговора, потому что Одрис радостно хихикнула, и он испугался, догадываясь, что она может дальше сказать.
— Ты знаешь, что король Генрих отдал Кайе в распоряжение Роберта Глостера? — спросил сэр Оливер. Хью кивнул, и сэр Оливер продолжал:
— Бруно думает, что муж Матильды, Жоффрей Анжуйский, выбрал для атаки Мейзидон главным образом потому, что он находится не далее как в трех милях от Кайе: он ожидал, что Глостер откроет перед ним ворота Кайе. Но Жоффрей был разочарован, потому что, как оказалось, Глостер связан
— Но это…
— Подожди, — перебил сэр Оливер. — На этом дело не закончилось. К тому времени Стефан довел до конца все, что наметил сделать. Он вынудил короля Франции Людовика признать его герцогом Нормандским и королем Англии. Он также заключил мир со своим братом, который знал, что тоже может претендовать на английскую корону, и так как он старше, то был очень недоволен, что Стефан так быстро принял корону. Намереваясь закончить свое дело, Стефан вызвал в Нормандию своих подданных и собрал огромную армию в Лизье, намереваясь выдворить Жоффрея из Нормандии.
— Именно тогда все и произошло, — сказала Одрис, видя, что лицо Хью загорелось страстью.
Оливер неодобрительно посмотрел на нее, но согласно кивнул. — Бруно сказал, что виной всему были ревность и подозрительность, которые испытывали нормандские бароны к фламандским наемникам Стефана и их предводителю Вильяму Ипрскому.
— Я могу понять это, — заметил Хью.
— Против него были настроены и в Эксетере. Вильям получил не одно владение в качестве награды, а ему и его фламандцам еще и платят за службу. В то же время бароны не только должны служить без денежного вознаграждения, но и оплачивать расходы как свои, так и своих людей.
— Да, — продолжал сэр Оливер, — если люди злы, то для начала ссоры достаточно и мельчайшей капли. А случилось то, что бароны напали на наемников. Бруно говорит, что с обеих сторон были значительные потери, потому что наемники не были разбиты и дрались насмерть. И бароны — то ли потому что поняли, что не правы, то ли боялись, что король не будет на их стороне, но они собрали своих людей и покинули лагерь короля без предупреждения или без разрешения Стефана.
— Это восстание! — воскликнул Хью.
— Можно было бы назвать это восстанием, если бы король был силен и смог разбить повстанцев и извлечь из этого выгоду, забрав их земли, — сухо прокомментировал сэр Оливер. — И это было бы настоящим восстанием, если бы повод не был так ничтожен и постыден. Но насчет повода я сильно сомневаюсь. Бруно говорит, что повод действительно незначителен: что-то вроде бочки вина, отобранной фламандским кавалером у нормандского рыцаря. Рыцарь выхватил оружие и позвал на помощь своих друзей, и вскоре эта стычка превратилась в настоящее сражение. Тогда нормандским баронам пришлось спасаться бегством, потому что они посчитали ниже своего достоинства объясниться и возместить убытки или боялись гнева короля.
Хью пожал плечами.
— Я никогда не видел, чтобы люди нападали друг на друга из-за такой мелкой причины.
— И я тоже, — согласился Оливер, — но Бруно добавляет еще в своем письме, что по слухам, есть другое объяснение этой стычке, и он полагает, что должен рассказать мне об этом, чтобы я не был удивлен, услышав это, или не подумал, что он хотел от меня скрыть. А другая причина случившегося заключается в мелочной злобе. Говорят, пишет Бруно, бароны напали на наемников, чтобы уничтожить засаду, устроенную для убийства Роберта Глостера, когда он приедет в лагерь. И баронам пришлось ретироваться, когда они узнали, что сам король согласился ее устроить, сговорившись с Вильямом Ипрским против Глостера, несмотря на то что Глостер был верен королю и поддержал его против мужа Матильды.