Год 1942 — «учебный»
Шрифт:
— Яков Тимофеевич, разве можно так выдвигать дивизии?
— А кто так спланировал? — спросил он.
— Дивизии выдвигаются по плану фронта, — ответил я.
— Немедленно перепланируйте их выдвижение так, как это нужно в соответствии с интересами армии, — приказал Черевиченко.
Начальник оперативного отдела А.В. Владимирский со своими помощниками и начальниками родов войск и служб быстро переработал план выдвижения дивизий. Мы изыскали возможность обеспечить каждую из них двумя дорогами. Командирам дивизий были отданы соответствующие распоряжения (в интересах дела). О произведенных изменениях в плане сосредоточения соединений я донес в штаб фронта. Но там наша инициатива, хотя и санкционированная командующим фронтом, была
Вот заместитель командующего 62-й армии генерал Н.И. Крылов озабочен тем, что на правом фланге у него маловато пехоты, но сделать ничего не может:
«Перебрасывать сюда стрелковые части с других участков командование фронта не разрешало. Тогда я впервые за год войны (ой ли? — Авт.) встретился с таким положением, когда не в армии, а выше определялось, где стоять каждому полку».
Аналогичные проблемы не давали покоя генералу Горбатову:
«Письмо Ставки (от 10 января) содержало глубокий смысл и содействовало бы успехам, если бы точно выполнялось все, что в нем было сказано. Но мы по-прежнему получали приказы, противоречащие требованиям письма, а поэтому не имели успеха. Трудно объяснить, почему поступали такие приказы даже от командарма… В той обстановке естественно было, чтобы командир дивизии сам выбирал объекты для частных операций, сам определял силы отряда и время для нападения с использованием внезапности. В таких случаях противник обычно имел потери в два, три, а то и в четыре раза больше, чем мы. Другое дело, когда тебе издалека все распишут и прикажут захватить 17 января — Маслову Пристань, 19 января — Безлюдовку, 24 января — Архангельское и т. д., с указанием часа атаки, определят силы (к тому же не соответствующие ни задаче, ни твоим возможностям). В этих случаях результат почти всегда был один: мы не имели успеха и несли потери в два-три раза больше, чем противник.
Особенно непонятными для меня были настойчивые приказы — несмотря на неуспех, наступать повторно, причем из одного и того же исходного положения, в одном и том же направлении несколько дней подряд, наступать, не принимая в расчет, что противник уже усилил этот участок… А ведь это был целый этап войны, на котором многие наши командиры учились тому, как нельзя воевать и, следовательно, как надо воевать». [612]
А вот 23— й танковый корпус южнее Сталинграда по согласованию с командованием армии сменил позиции и отошел назад. Но командование фронта, не давшее санкции на отход, расценило это как нарушение приказа № 227, что могло «сыграть отрицательную роль в воспитании командного состава». Корпусу было приказано вернуть позицию.
«Танкисты смело пошли вперед, — пишет прибывший надзирать за воспитательным процессом маршал Голиков, — несмотря на малочисленность своих сил. Этот удар не дал больших территориальных успехов, но притянул на участок корпуса значительные силы врага, в том числе его авиацию, что ослабило нажим гитлеровцев на других участках (отвлекать танками авиацию — это вклад „голиковых“ в военное искусство. — Авт.). Важным было и воспитательное значение этого мероприятия (каждый должен понять: свое начальство страшнее врага! — Авт.)».
Поскольку тоталитарные пирамиды возводятся по единому проекту, перед немецкими генералами в 1942 году все острее вставала точно такая же проблема. Все они поголовно жалуются, что с приходом Гитлера на пост верховного главнокомандующего
«вместо принятых до сих пор приказов, которые были проникнуты доверием к способностям и знаниям высших военачальников, появился новый вид приказа, крайне узко ставивший задачу и не допускавший никакой инициативы, наконец, часто требующий выполнения поставленной
Похоже, не правда ли?
Маршал Жуков в беседе с писателем К. Симоновым также отмечал, что
«…Гитлер своими ошибками помогал ошибаться германскому генеральному штабу, что он часто мешал принимать генштабу более продуманные, более верные решения. И когда в 1941 году после разгрома немцев под Москвой он снял Браухича, Бока, целый ряд других командующих и сам возглавил немецкие сухопутные силы, он, несомненно, оказал нам этим серьезную услугу. [613] После этого и немецкий генеральный штаб; и немецкие командующие группами армий оказались связанными в гораздо большей мере, чем раньше. Их инициатива оказалась скованной. Шедшие теперь от Гитлера как от главнокомандующего сухопутными силами директивы стали непререкаемыми в гораздо большей степени, чем это требовалось в интересах дела. Существовавший раньше в германской армии уровень самостоятельности в решении оперативных вопросов снизился, и увольнение Браухича, с которого все это началось, было нам, конечно, на руку».
Приведем последнюю запись в дневнике отправленного в отставку Гальдера:
«В письменных приказах наблюдается все большее пренебрежение к правильному словоупотреблению (знакомо? — Авт.). Вместо продуманных формулировок различные эмоционально окрашенные слова и выражения (уничтожить, разгромить, воспрепятствовать обходу) даже тогда, когда это вообще невозможно».
Парадокс: в то время как феодально-крепостническая РККА стремилась подняться до уровня вермахта, последний перенимал самые уродливые «достижения» социалистической системы:
«…русские имели обыкновение упрямо придерживаться однажды поставленной цели — свойство, из которого немецкое командование в последующие годы могло бы извлечь большую пользу, если бы оно само не оказалось гораздо упрямее русских».
Мутируя под воздействием «бацилл национал-социализма», вермахт терял качества, делавшие его лучшей армией в мире. Ну, а количеством немцы никого не могли удивить. Деградация немецкой армии иногда наводит на мысль, что, может быть, русское «ментальное поле» так на нее влияло? Или просто воздух в России такой?
Тем не менее соотношение германских и советских потерь на протяжении всей войны оставалось крайне неблагоприятным для советской стороны. [614] До самого ее конца воевать в Красной Армии предпочитали числом, побеждать — большой кровью, заваливая врага трупами необученных «одноразовых» солдат. Военное искусство для большинства высших военачальников так и осталось чуждым понятием.
В 1945 году, проводя Берлинскую операцию, Жуков и Конев, имея 5-кратное численное превосходство над противником, не стали ничего изобретать, а просто бросили на город четыре танковые армии — 5388 единиц бронетехники. Вот и все искусство: «Против лома нет приема»! Член Военного совета 1-го Белорусского фронта генерал К.Ф. Телегин вспоминал, что у командующего была только одна цель:
«…не медлить, не мешкать, искать слабое место… Но если этого места нет — наваливаться массой техники, давить ею. Пускай это будет стоить нам жертв и потерь, но надо как можно быстрее рваться к Берлину. (А почему такая спешка? Оказывается, главным образом потому, что Жуков опасался конкуренции со стороны Конева, который мог войти в Берлин первым. — Авт.)…
Да, мы считались с тем, что придется при этом понести потери в танках, но знали, что даже если и потеряем половину (генерал рассуждает о двух тысячах экипажах как о неодушевленных предметах. — Авт.), то все же еще до 2 тысяч бронеединиц мы введем в Берлин (и ввели, несмотря на опыт Сталинграда! — Авт.), и этого будет достаточно, чтобы взять его».