Год активного солнца
Шрифт:
— Кто тебе сказал, что оно не выстрелит? — с издевкой спрашиваю я и чувствую, как глубоко отпечаталась в мозгу незнакомца моя насмешливая улыбка.
— Никто мне не говорил, я и сам знаю.
— Интересно — откуда?
— Многие пытались, но ружье не стреляло.
— Ты с чужих слов говоришь или сам видел?
— Видел своими глазами.
Я переглянулся с Дато и Гией.
Гия сидел, упершись руками в землю, и встревоженно смотрел на нас. Дато, нахлобучив кепи на самые глаза и прищурившись, с интересом ждал, чем все
— В прошлом году, на пасху, один пьяный выхватил наган и попытался пальнуть по двери церкви. В-о-он в ту дверь! — незнакомец протянул руку к двери церкви, закрытой на ржавый замок.
— Ну и что же, не получилось?
— Трижды дал осечку, но выстрела не было.
— Наверное, наган был негодный или патрон отсырел?
— Но стоило ему отвести наган в сторону, как сразу раздался выстрел.
— Бывали и другие случаи?
— Я-то не видел, но сказывают, что бывали.
— А все же?
— Мой родной брат сам видел в нижнем селении. Один охотник в вербное воскресенье направил ружье на церковь.
— И конечно же не выстрелил, так?
— С первого раза нет.
— Так, значит, со второго раза все же выстрелил?
— Да, со второго раза удалось, но вечером, когда они возвращались восвояси, машина опрокинулась в ров. Из двадцати человек никто не пострадал. Лишь охотник скончался на месте.
— Тем более надо выстрелить.
Теперь уж я решительно поворачиваюсь к церкви, защелкиваю ствол и взвожу курок.
— И все же я советую тебе не стрелять.
На этот раз в его голосе послышалось отчаяние, а не гнев. Я резко повернулся и посмотрел ему прямо в глаза. И невольно вздрогнул, увидев в них страх и безнадежность. «Стрелять?» — заколебался я.
— Ты, случаем, не струсил? — слышу я голос Дато.
Я опомнился, но уловить насмешку в голосе Дато не успел. И подозрительно посмотрел на друга.
— Может, ты струсил, я спрашиваю? — улыбнулся Дато. — Мы, да и разве только мы, стремимся подтвердить в лаборатории материальность мира. А оказывается, все до смешного просто: один выстрел — и вот тебе ответ на все вопросы, над которыми бились десятки поколений ученых.
— Нодар, не надо. Выбрось ты этот патрон, — слышу я нервный голос Гии.
Это решило дело. Я приложил приклад к плечу и прицелился в дверь церкви.
— Я свое сказал! — с угрозой в голосе произнес незнакомец и сделал несколько шагов назад.
«А дальше пеняй на себя», — мысленно закончил я недоговоренную фразу и положил палец на спуск.
Я слышу биение собственного сердца. Неужели я и впрямь струсил? Нет, вряд ли это можно назвать страхом. Но как же тогда назвать ужасное чувство, которым, словно свинцом, налилось мое сердце?
Я осторожно касаюсь пальцем курка. А сердце так и норовит выскочить из груди.
На мгновение меня поразила воцарившаяся вокруг тишина, и я невольно обернулся.
Гия сидит в прежней позе, зажмурившись в ожидании выстрела.
Дато
Незнакомец стоит вполоборота, стремясь не видеть выстрела, но тревожное любопытство не позволяет ему отвернуться полностью.
Из пяти крестьян, мирно дремавших в тени вяза, четверо встали и подошли совсем близко. Пятый остался на месте; стоя на коленях, он уставился на меня, выпучив глаза. У всех пятерых в глазах застыли страх и жгучее любопытство.
Пропало всякое желание стрелять, но на смену пришла злость: неужели я и впрямь боюсь? Чего? Чего бы мне бояться?! Глупости…
— Нодар, не надо!
Голос Гии доносится до меня издалека.
Но уже поздно. Прогрохотал выстрел. Его звук так поразил меня, словно я не ожидал, что ружье выстрелит. Я почувствовал боль в плече и лишь потом услышал, как эхо напоролось на окрестные скалы. Напоролось и тут же разлетелось вдребезги.
Стена церкви неожиданно заколебалась и разом рухнула. В небо взвились черные ласточки и летучие мыши. Развалины застила белая пыль.
Когда пыль осела, показалась покосившаяся звонница.
Я обернулся.
Все застыли в полном оцепенении. Гия и тот, пятый, коленопреклоненный, были уже на ногах.
Вдруг крестьяне в панике бросились врассыпную, словно кто-то невидимый дал сигнал к бегству. Один даже перекрестился на бегу.
Хозяин ружья оторопело перевел взгляд с меня на обрушившуюся церковь и обратно.
Я отогнул ствол и, стараясь сохранить на лице выражение беззаботности, вынул еще теплую гильзу. Потом подул в дуло, изгоняя из него остатки едкой гари. Защелкнув ствол, я протянул ружье хозяину.
— Ну что, убедился? Ружью твоему и бог нипочем! — улыбаясь говорю я.
Незнакомец в полной растерянности глядит на меня, видимо пытаясь разгадать, насколько естественна моя улыбка.
Кто знает, что он прочел в моих глазах. Может быть, сожаление, которое я и сам остро ощутил в эту минуту? А может, страх или… Не знаю, что еще. А может, он увидел тот скользкий, холодный камень, который лег мне на сердце, грозя придавить меня своей непомерной тяжестью?
Неожиданно его взор обратился на ружье. Только теперь я осознал, что уже целую минуту стою с ружьем на вытянутых руках.
Он выхватил у меня ружье, стремительно повернулся, на мгновение остановился у вяза и, обернувшись, упорно скрестил взгляд с моим взглядом. Потом он обеими руками взялся за ствол ружья и с размаху хватил прикладом о могучее тело дерева. Обломки с отвращением бросил наземь и быстро зашагал к деревне.
Я не могу оторвать взгляда от его фигуры, трусящей в покосах.
Я отчетливо вижу квадратный торс незнакомца, но мысли мои заняты другим. Я не хочу, чтобы Дато и Гия заметили мою растерянность. Я смотрю на мужчину, словно медведь переваливающегося в покосах, и соображаю, как вести себя дальше. Улыбнуться? А что сказать?