Год активного солнца
Шрифт:
Элизбар заглянул в бумагу и подчеркнул красным карандашом две цифры. Потом взялся за телефон.
И как раз в этот момент в цехе завыла сирена. Леван вздрогнул. Элизбар уронил телефонную трубку. Они переглянулись — лица их словно окаменели. Первым опомнился и выскочил из кабинета Леван. По лестнице он бежал через две ступеньки и как ошалелый ворвался в цех.
Народ толпился у второй печи. Леван растолкал сталеваров и остолбенел — на полу лежал Лексо Арчемашвили. Его левая нога была сожжена до кости. Леван закрыл
«Все погибло, все», — была первая мысль, промелькнувшая в голове Левана.
— Черт возьми, почему я его не выгнал! — шептал он в отчаянии.
За все эти годы никогда у него ничего не случалось, кроме нескольких простых, незначительных неполадок. Он словно забыл, что во время единоборства с металлом может произойти авария, может пострадать человек. А ведь он знал много примеров, да и сам бывал свидетелем подобных аварий. Но чтобы все это произошло у него!.. Левану показалось, будто он стоит у пропасти и вот-вот рухнет туда.
Вокруг Лексо уже столпились приехавшие врачи…
«Погибло, все погибло», — монотонно стучало в голове у Левана. А в это время Арчемашвили уже увозили, потом появились директор и главный инженер. Иорам Рухадзе спрашивал, сильно ли пострадал сталевар, а ему кто-то отвечал, что если кость не повреждена, то, может быть, ногу не ампутируют, но, во всяком случае, работать парень больше не сможет…
Все это было где-то далеко от Левана, мысли которого были заняты только одним: «Пропало, все пропало…»
— Леван, что с тобой? — встряхнул его кто-то.
Рядом стояли Важа и Резо.
— Я сам виноват! — проговорил Леван с усилием.
— Чушь какая, в чем же ты виноват? — начали успокаивать его ребята.
Они не поняли, о чем он думал…
«Почему сегодня, почему именно сегодня?» — места себе не находил Леван.
Все собрались в кабинете начальника цеха для составления акта.
— Вот бедняга, только жена поправилась, из больницы выбралась, и такое несчастье! — вздохнул Арчил Хараидзе.
Рабочие стояли возле кабинета и тихо разговаривали. Они ждали решения начальства.
— Интересно, что запишут в акт, какую назначат пенсию?
— Если начальник смены скажет все как надо, зарплату полностью оставят.
— Все-таки как же это случилось, кто виноват? — спросила секретарша. На ее стуле кто-то сидел. А она ходила вокруг стола и охала.
— Кто его знает… К печи он подошел прикурить, именно в этот момент и прорвалась сталь. Он даже отпрыгнуть не успел. Хорошо еще, что в лицо не попало.
— В акте должны записать, что он не виноват. Иначе даже полоклада не дадут на пенсию.
— Надо было предупредить начальника смены!
— Хидашели в таких делах не ошибается, вы же видели, как он
Никто ему не ответил, все только закивали, ты, мол, прав…
Леван Хидашели сидел в кабинете, опустив голову, уставившись в пол.
— Как это случилось? — спросил главный инженер.
Хидашели очнулся, взглянул на Георгадзе, потом оглядел остальных. Директор перебирал бумаги.
«Кто знает, может быть, и не все еще погибло, — подумал Леван. — Во всем нужно обвинить сталевара. Это единственный выход… Хотя нет, почему обвинить, ведь он действительно виноват, ведь это так и было!» Да, во всем виноват сам Арчемашвили. И он, Леван Хидашели, с чистой совестью скажет сейчас истинную правду.
Леван с надеждой посмотрел в глаза главному инженеру и громко, уверенно начал:
— В ту минуту когда сталь прорвала порог, я был у начальника цеха. Говорят, что Арчемашвили подошел к печи прикурить… Сталь именно в ту минуту прорвала порог…
— Вы считаете его виновным или нет? — резко перебил Иорам Рухадзе.
— Конечно, в этом нет никаких сомнений.
Леван почувствовал, как кто-то схватил его за руку. Оглянулся и увидел Важу. Он все понял, освободил руку и спокойно продолжал:
— С утра уже было заметно, что он не в форме, не может как следует работать, с трудом передвигается. Я подошел и предупредил его, что, если он болен, пусть идет домой. Он категорически отказался. Тогда я сказал: в таком случае работай побыстрей. И порог хорошенько замажь. Как потом мне рассказали, он, оказывается, накануне пил до утра. И вот, выпивший, невыспавшийся, порог он заполнил небрежно. Это он, наверное, и сам подтвердит… если…
Хидашели достал из кармана сигарету. Все молчали.
— Сразу же после смены собрание, — сказал директор и встал.
Когда они остались одни, Важа тихо спросил:
— Зачем ты это сделал, Леван? Ты же знаешь, что после твоих слов он получит гораздо меньшую пенсию. А у него большая семья, каждая копейка на счету.
Леван посмотрел в глаза Важа и ответил:
— Я не мог иначе, я сказал правду.
Они сидели втроем — Важа, Резо, Нодар. Настроение было отвратительное. Ели без всякого аппетита, пили без тостов.
— Где же все-таки Леван? — недоумевал Важа.
— Вряд ли у него есть настроение кутить. — И Нодар махнул рукой.
— А мы что, кутим? — усмехнулся Важа.
— Попробую еще раз позвонить, может быть, уже дома. — Важа встал, взял трубку, набрал номер. Немного подождал. Положил телефонную трубку и вернулся к столу.
— Может быть, уехал в Тбилиси? — предположил Нодар.
— В Тбилиси? Не думаю, — ответил Важа. — Я знаю, что он занимал у кого-то деньги, собирался в больницу идти.