Год черной собаки. Фантастический роман
Шрифт:
— Как-то несолидно, — нерешительно сопротивлялся Уваров. — Истолкует привратно, сочтет необязательностью.
— Ты что, дитя малое? Потеряешься? Заблудишься без няньки? — Ветлугин обнял его плечи. — Твой партнер, надеюсь, интеллигентный господин. Подумаешь, каких-то пару несчастных минут ты побеседуешь со старым приятелем. Я же не первый встречный. Впрочем, может, тебе запрещают? Так и скажи, я не собираюсь навлечь чей-то гнев и быть причиной неприятностей, Не навязываюсь в конце концов, это дело твоей совести.
— Ничего мне никто не запрещает, —
— Да почему ты должен опаздывать? Тотчас и вернешься. А-а-а. Понятно. Шокирует моя персона? Вот в чем загвоздка. Прошу покорно простить, — он сделал трагическое лицо и поджал губы. — От меня многие отвернулись, когда я попал в беду. Видите ли, оскорбила служба на Черном континенте. Будто я там рок выплясывал. Их не заботило, как я мучился и страдал, перебивался черствой коркой и глотком воды. Все сейчас чего-то опасаются. Боятся проиграть, продешевить, испачкаться о ближнего. Но ты…
— Ничего я не опасаюсь. Откуда вы взяли? — взъерепенился Уваров. — Пойдемте, но предупреждаю — ненадолго. В другой раз мы можем…
— Давно бы так, — перебил Ветлугин и засиял. — А то упрямится, как не желающий отправляться в школу первоклашка. Спасибо, радость моя. Вижу, что в тебе не ошибся. Пошли.
Они протиснулись меж танцующих — народ постепенно прибывал. По винтовой лестнице, застеленной красной дорожкой, поднялись на второй этаж. Здесь было потише, пахло чем-то конфетно-сладким. Вокруг низенького столика с круглыми никелированными шарами пепельниц — кожаные широкие кресла. Стены разрисованы экзотическими цветами и диковинными птицами, похожими на павлинов.
— Тут посидим? — Уваров указал на кресла.
— Да ты что? — Ветлугин возмущенно выпучил глава и охватил его талию. — Здесь? — сморщил нос. — В сенях? Фи! Мы рядом, со знакомыми собрались скоротать вечерок. Зайдем. Не бойся, не съедят — они вегетарианцы.
— Ничего я не боюсь.
— Тогда заходи. У меня друг — чудесный парень, тоже ученый — экономист. Очаровательные приятельницы — студентки из его научного заведения. Входи. — Он притиснул его животом к розовой портьере. — Не стесняйся — все, свои, — ладонью толкнул дверь и пропустил Уварова вперед. Завопил радостно: — Рекомендую! — лицо лоснилось и сияло. — Родственник и коллега. — Сделал жест рукой. — Сын товарища моего бедного отца Мишель Уваров. Потомок тех самых исторических аристократов князей Уваровых. — Обернулся к гостю. — Мишель! Мои друзья.
— Каких еще тех самых? — недоуменно спросил Уваров.
— Это я разыгрываю. Нюансы. Не обеднеешь от помпы, — заговорщицки подмигнул. — Ты же помнишь, люблю подурачиться.
Комната напоминала эллипс. В закруглении, против входа, по стенам, облицованным золотисто-фиолетовым пластиком, — обтянутые красным бархатом диваны. Перед ними овальный стол, уставленный вазами с фруктами, блюдами и тарелками с закусками. Масса разнообразных по форме и цвету бутылок. Справа большой экран кассетного телевизора с подключенным видеомагнитофоном. На полу
На диване в непринужденных позах мужчина, и три девушки. От Уварова не ускользнуло — девушки очень молоды и красивы. Блондинка, шатенка и брюнетка. Волосы белокурой падали до пояса крупными пепельными кольцами. У шатенки струились до плеч, отливая старой медью. Черненькая подстрижена, как хорошенький озорник мальчишка. Мужчина, длинный и тощий, с унылым висячим носом и безбровым лицом, восседал между шатенкой и брюнеткой. Он, очевидно, собирался закусить и застыл с вилкой в руке и открытым ртом.
Звучала тихая приятная мелодия. Голубоватым облачком плавал душистый табачный дымок.
Едва они появились — музыка оборвалась, и присутствующие разразились приветственными возгласами, если бы встречали самых близких и желанных друзей.
— Прошу любить и жаловать! — воскликнул Ветлугин и простер обе ладони. — Представляю, Мишель, — сделал паузу. — Эрика!
Блондинка встала и вызывающе тряхнула водопадом волос.
— Габи!
Поднялась шатенка и присела в книксене.
— Кэрол!
Вскочила брюнетка. Сверкнула черными глазами.
— А это — Джорджи!
Длинноносый поперхнулся, заерзал и уронил вилку. К удивлению Уварова, когда он выпрямился, то оказался совсем невысоким. Просто творец наградил его весьма продолговатым туловищем и короткими ногами.
— По-русски они ни бум-бум, — прошептал на ухо Ветлугин. — Можешь говорить что угодно, если нужно по секрету. А открыто — по-английски, ты же прекрасно изъясняешься. Видишь, никаких барьеров: ни словесных, ни прочих. Они народец современный — все естественно, как в матушке природе. — Он обернулся к сидящим за столом.
— Прошу потчевать моего сводного брата и нашего дорогого гостя, как принято у нас. Девочки! Ну что же вы, милые?
Эрика подоспела первой. На ней было легкое открытое платье какого-то переливающегося апельсинового оттенка. Подол от пояса вниз рассекали по бокам разрезы, открывающие длинные ноги в черных чулках. С улыбкой она подала Уварову пузатую рюмку. Он машинально взял и пригубил. Рот обожгло крепким коньяком. Уваров сморщился и поставил рюмку на стол. Девушка нежно обвила его шею руками. Пахнуло ароматом французских духов и теплом. По его губам мазнули ее губы.
— Браво! — Ветлугин захлопал в ладоши. — Оскоромили монаха.
Примеру Эрики последовали Габи, одетая в бордовое платье с блестками, и Кэрол, словно змея, затянутая в зеленовато-серебристое трико.
Уваров почти не пил. Так, от случая к случаю и лишь легкие вина. Сделал еще пару малюсеньких глоточков. Зажмурился и скривился.
Ветлугин метнул быстрый взгляд на своего дружка, дернул головой. Тот, закрытый спиной толстяка, всыпал в высокий бокал какой-то белесый порошок.
— На! Охолонись! — Ветлугин протянул Уварову бокал с прозрачной и пузырящейся жидкостью. — Амброзия — напиток богов, прямо с Олимпа. Не кривись — это совершенно безалкогольное.