Год черной собаки. Фантастический роман
Шрифт:
Уваров выпил до дна. Сразу почувствовал себя легко и беззаботно, захотелось смеяться. По телу помчались тысячи мелких, щекотливо покалывающих искорок.
— Как? — Ветлугин пристально взглянул ему в глаза. — Выпьешь — и на небесах! В объятиях всех ангелиц рая. На еще, не стесняйся.
Уваров осушил второй бокал. Стало веселее, невесомее, восторг переполнял душу.
— Садись. — Ветлугин указал на место меж Эрикой и Кэрол. — С ними не соскучишься. Девочки, развлекайте, голубушки.
— Мне надо бежать, спасибо вам, — сказал неуверенно Уваров.
— Успе-е-ешь, радость моя. — Ветлугин взмахнул рукой, показывая часы. — И пяти минут еще не прошло. Давайте лучше выпьем.
— Мне достаточно, — возразил Уваров и закрыл: рюмку ладонью. Веселье так и распирало его, рвалось наружу. Ничего подобного он раньше не испытывал. Все казались милыми и родными. Даже постное лицо Джорджи вроде обрело осмысленное выражение. — Простите, но мне пора. — Улыбаясь, попытался встать. Голова кружилась, очки соскользнули в салат. Что-то залопотал и грудью повалился на стол, будто ухнул в липкую и вязкую пучину.
Ветлугин приподнял ему веко. Жестом изобразил взмах рефери на ринге.
— Готов. Аут. Джорджи — шприц! Девки, за работу! Жива-а-а.
Девушки бросились к Уварову. Ветлугин и Джорджи отодвинули от дивана стол и начали устанавливать видеомагнитофон…
С неимоверным трудом Уваров разлепил словно склеенные веки. В висках и затылке чугунными шарами по булыжникам перекатывалась громыхающая боль. Малейшее движение вызывало тошноту. Губы запеклись. Пересохший язык распух и царапал небо. Перед глазами пелена, словно смотрел сквозь кисею в каких-то крапинках. Он лежал совершенно голый на широченной деревянной кровати. Привстал. К горлу подкатил ком. Огляделся мутным взглядом. Душно. Пахнет приторным и терпким. На теле испарина.
Комната — его гостиничный номер. Из кресла у журнального столика возникла какая-то тень. Поколебалась. Приняла очертания человека. Уваров узнал Ветлугина.
— Отошел? — Донеслось будто эхом издалека. — Хлебни содовой, полегчает. — Подал ему стакан.
Дрожащей рукой Уваров взял и выпил, клацая зубами о стекло.
— Задал ты мне забот, радость моя. — Ветлугин присел на кровать. — Намучился с тобой выше горла.
— Как я здесь очутился? Мне что, было плохо? — Уваров свесил ноги, прикрывшись простыней. — Который час?
— Двенадцать без малого.
— Двенадцать? — Уваров вскочил. По голове словно ударили молотком. Хрипло крикнул. — Мы же договорились в пять…
— Да, двенадцать, — перебил Ветлугин внушительно. — И сегодня двадцатое.
— Ну и что? При чем тут число? — В голове прояснялось медленно.
— А то! Встретиться твоя милость должна была восемнадцатого. Поезд ушел. Референт, надеюсь, доложил шефу о том, что ты не явился. А папаша сообщил дочке, и сейчас оба в загородной обители поминают, как мне мнится, не совсем добрыми словами своего незадачливого зятька и женишка. — Он злорадно усмехнулся.
— Вы с ума сошли! — В голосе слышался ужас. — Этого не может быть! — Он бросился искать одежду. — Вы думаете, что говорите?
— Хе! Думаю ли я? А вот ты, любезнейший, видно, нет. Взгляни на часы, они же у тебя с календарем.
Уваров бросил взгляд на циферблат и убедился — Ветлугин прав. Сердце опустилось куда-то вниз, перехватило дыхание.
— Где костюм? — Его мелко трясло.
— Сядь и не гоношись. Торопиться некуда. Время вспять не течет — сделанного не воротишь. Сядь! — толкнул его в грудь.
Уваров беспомощно плюхнулся на кровать.
— Ты тут такого навытворял, что не до одежды. — Ветлугин встал, прошелся по комнате и остановился против Уварова, засунув руки в карманы, выпятив круглый живот, обтянутый кремового цвета жилетом.
— Что я навытворял? — Внутри похолодело, лоб вспотел, во рту появилась горечь. Надел выскальзывающие из пальцев очки.
Ветлугин снова налил содовой и сунул стакан чуть ли не в лицо Уварову.
— Отхлебни. Мозги прочистит, понадобится шевелить ими крепко. Пей и успокойся.
— Расскажите наконец, что случилось? Я ничего не понимаю. — Он выпил содовой. Слегка полегчало. Потер виски ладонями.
— Не волнуйся и положись на меня. Теперь я твой единственный друг и, если хочешь, союзник и надежда. Не нервничай — вывернемся. Помогу охмурить твою Мэри и ее батюшку. Все утрясется. Понял?
— Ничего не понял. Что в конце концов случилось? — Голос противно сорвался. — Я вас спрашиваю?
— Третьего дня мы пили на брудершафт и лобызались будто неразлучные сиамские двойняшки. — Он скривился. — Хочешь держать дистанцию? Это не в твоих интересах, радость моя. Но я не стану подобно твоему отцу орать и возмущаться. Выставлять тебя за дверь. — Он опустился на край кровати. Сказал ехидно: — Я слышал, будто Уваровы из купеческого сословия?
— При чем тут сословие? Объясни!
— А при том, что, вероятно, порода сказывается. Вел ты себя прямо как эдакий петушистый ухарь-купчик, ошалевший от свалившегося на него сказочного наследства после почившего в бозе отче-прасола. Не перебивай! — прикрикнул грубо, заметив, что ему хотят возразить. — Помалкивай и внемли. — Достал сигареты и закурил. Выпустил Уварову дым в лицо. Тот поморщился и попытался разогнать его ладонью.
— Пригласил нас в отдельный кабинет шикарного ресторана. Поназаказывал сверхдорогих деликатесов и выпивку. Два дня резвился как шелудивый щенок. Сотенные купюры разбрасывал словно пахарь зерно.
— Этого не может быть! — закричал Уваров. — У меня не было наличных. Вернее, имелось немного, а также чек на тридцать тысяч на акции. Где они? Чек — все, что у меня оставалось.
— Не знаю, не знаю, — Ветлугин состроил гримасу. — Никакого чека не видел. А прихоти твои оплатил я. Да-да. Влетело мне в кругленькую сумму. Еще бы, «Мартель», шампанское «Мадам Клико», зернистая икорка.
— Это ложь! — Голос опять сорвался. — Вранье. Я не мог сделать ничего похожего. Ты подстроил и подло обокрал, как мерзкий карманный воришка.