Год чуда и печали
Шрифт:
— Одинаковые! — пожал я плечами.
— А пупыречки видишь на стебельке? В них-то вся и сила! А та, что без пупырьков, то обман-трава!
— А почему так?
Старуха присела на кочку, раскрыла сумку, стала перебирать траву, раскладывать ее по кучкам.
— Растет полезная травка, цена ей высокая! Другой тоже такой цены хочется! Вот она и подделывается и подкрашивается и в рост и в цвет — все похоже! А что пупырьки на стебле, так ведь это некрасиво! Так думает обман-трава! То ли дело — гладкий стебелек!
— А еще как бывает? — спросил я. Очень хотелось слушать, как говорит эта старуха.
— Еще, например, бывает обман-гриб! Глядишь, ну совсем подосиновик! Разломишь, он тут же нутром чернеть начинает от досады, что обман его раскрывается!
— А бывает обман-человек?
— Бывает, как не бывать! — спокойно ответила старуха.
— А как его узнать?
— Никак его не узнаешь, пока он тебя не обманет!
— Но это неправильно! — возразил я. Старуха неопределенно покачала головой.
— Ну, пусть он обманет тебя! И что? Его обман при нем и останется, а к тебе не пристанет! Худой человек — для себя больше всех худой! От его худа ему хуже всех!
"Как бы не так! — подумал я. — Меня змея укусит, и ей будет хуже, чем мне! Пусть она кому-нибудь другому сказки рассказывает!"
— Ты чей будешь-то? Что-то я тебя не помню!
— Мы приехали недавно.
— Учительский, стало быть.
Я кивнул головой.
— Ну, если чего случится, зуб заболит или живот, приходи ко мне, хуже не будет!
— Приду! — пообещал я, надеясь, что такого случая не представится.
— Я далеко нынче пойду, ты за мной не ходи! — сказала она, вставая с кочки.
Мне и так уже нужно было идти домой. Я попрощался со старухой Васиной и пошел к поселку.
Вечером я долго рассматривал в атласе карту Байкала и с волнением натыкался на знакомые слова: Ольхон, Ангара, Енисей... Я думал о том, как странно сохранилась в памяти людей подлинная история Байкала! "Дочь Байкала Ангара убежала с красавцем Енисеем!" И все думают, что это только сказка, и не подозревают, что был молодой богатырь Нессей и была дочь князя Байколлы Нгара, не догадываются, что сказка скрывает действительную историю Долины Молодого Месяца.
А на карте Байкал по форме походил на серп молодого месяца, и, хотя на небе нет месяца, а есть луна, круглая, как футбольный мяч, такое совпадение не случайно!
Потом снова вставали передо мной глаза дочери Байколлы, глаза девочки, у которой еще даже не было имени и которую звали просто Ри. Я пытался понять, в чем видит Сарма ее вину, и не понимал Сарму. И все тверже складывалось у меня мнение, что среди виноватых Сарме принадлежит равное место, хотя она и потеряла сына.
В комнате напротив у настольной лампы сидела мама и что-то писала. Я подошел к двери, привалился к косяку.
— Чего тебе? —
— Мам, а как это люди прощают друг друга?
— Как прощают? Прощают, и все!
Она по-прежнему писала, не поворачиваясь ко мне.
— Вот, например, человек в чем-то виноват, а его прощают, значит, забывают про его вину, да?
Мама посмотрела в мою сторону, но, кажется, все еще думала о своем и ответила машинально:
— Когда-нибудь, может быть, и забывают! Ты разве не видишь, что я занята?
Но мне нужно было выяснить вопрос обязательно и до конца.
— Мам, а когда прощают, вина куда девается?
Она отложила ручку и повернулась ко мне.
— Какие-то глупые вопросы ты задаешь!
— Ну, вот если бы меня кто-нибудь убил, ты бы простила?
— Что за ерунду ты городишь! Кто тебя собирается убивать?!
Мама начинала сердиться.
— Нет, ну, а если бы! Простила?
— Нет, не простила!
— А если бы этот человек много лет мучился и раскаивался, простила бы?
Мама посмотрела на меня подозрительно.
— Признавайся, ты что-то натворил сегодня, да?
— Ничего я не натворил! Мне просто знать надо!
Мама убрала с другого стула книжки, позвала:
— Иди сядь!
— Если бы прошло много-много лет, простила бы?
— Не знаю! — подумав, ответила она. — Может быть, нет!
— А вот помнишь, я разбил патефон! Ты меня тогда на улицу не пустила. А вечером я попросил прощения, и ты простила! А почему?
— Ну, ты же не нарочно его разбил!
— А если не нарочно, за что ты меня на улицу не пустила?
— Вот тебе раз! — засмеялась мама..— Патефон-то ведь все-таки разбил!
Я крепко задумался.
— Да. И потом патефона уже больше не было! А ты меня простила. Почему?
— Не понимаю, чего ты хочешь! Потом мы купили радиолу, это же даже лучше, чем патефон, правда?
— Мама, — пытался я объяснить ей, — ведь патефон уже было нельзя исправить, его не стало вовсе! Значит, я перед ним на всю жизнь виноват остался, так получается, да?
— Перед кем виноват? — нахмурилась мама, теряя терпение.
— Перед патефоном!
Она пощупала у меня лоб, посмотрела на меня тревожно.
— Ты что, болен или дурака валяешь?!
— Ну пойми, мама, вот ты мне тогда сказала: "Я тебя прощаю". А патефон-то остался разбитым, и после того, как ты меня простила, он не собрался и не заиграл! А как же ты меня простила, если ничего не исправилось?
— Чего ты путаешь? — сильнее хмурилась мама. — Ты был небрежен и разбил патефон. Я не пустила тебя за это на улицу. Ты попросил прощения, и я тебя простила! Чего еще?!
— А почему я просил прощения?
— Час от часу не легче! Ты разве не чувствовал себя виноватым?