Год дурака

Литтмегалина

[2] Rammstein — “Pussy”. Вольный перевод фрагмента в стиле Роланда: «У тебя есть женские половые органы / У меня есть мужской половой член / Так совершим же половой акт / Не тратя зря времени».

[3]“Sorry, Mario, but your princess is in another castle” (искаженное от “Thank you Mario, but our princess is in another castle”) — «Прости, Марио, но твоя принцесса в другом замке»), цитата из игры 1985 года Super Mario Bros. По сюжету игры полный нерастраченного любовного пыла итальянский водопроводчик Марио пытается спасти похищенную принцессу.

В финале каждого уровня (кроме последнего) чудом уцелевший Марио встречает грибообразное существо, которое круто его обламывает с помощью вышеуказанной фразы.

Глава 15: Мудрость Софии

Разумеется, дальше двух метров я не ушла. Кто бы ушел, услышав такое?

— Вот как? — развернувшись, я уставилась на него со смесью любопытства и презрения. — Мой отец умер много лет назад. А вы, рискну предположить, живы.

— Так я и был жив все это время.

— Вы даже не похожи на него.

— Но я твой отец, — вид у него стал как у побитой собаки, смотреть противно. — С чего мне тебя обманывать?

— Вот это мне и хотелось бы узнать. Как же так получилось, мой дорогой папочка, что вы куда-то провалились на долгие годы? Давай, объясняйся, мне интересно, как ты вывернешься.

— Я ушел от твоей матери, когда тебе было четыре года. Соня, неужели ты совсем не помнишь меня?

— Вас? Я помню другого человека! И никто не уходил от моей матери! — (От такой женщины разве что уползешь с переломанным хребтом, и то если повезет). — И вообще, разве вы летчик?

— Летчик? — растерялся он. — Почему летчик?

— Потому что мой отец был летчик! И красавец! И герой! И пальцы у него были музыкальные! Вам далеко до него!

— Неужели Галька так промыла тебе мозги? Вот стерва! — возмутился мой мнимый папочка, сжимая кулаки.

— Эй, полегче! Вы оскорбляете мою мать! Вы не имеете права так говорить… даже если это и правда. И откуда вы знаете, как ее зовут? И как меня зовут?

— Соня, у тебя есть его фотография?

— Папина?

— Да, летчика.

У меня была фотография. В кошельке. Фотографию мне сунула мама, и я убрала ее за календарик. Нечего папе пялиться на меня, как будто я разочарование всей его жизни.

— Вот.

Он глянул, и его брови поползли к кромке волос.

— Так это ж Валерка!

— Нет, его звали Анатолий.

— Анатолий — это я. А это Валерка. Он с нами в Техунивере учился. И не был он никаким летчиком. Он просто модельки самолетов коллекционировал.

Все это у меня в голове не укладывалось. Тем более сегодня. Слишком много событий на одну мою бедную голову.

— Но я же видела его на фотографиях вместе с мамой.

— Так они дружили. То есть приятельствовали. Чего уж там, она за ним бегала, пока он не женился и не уехал на Север. Он до сих в Норильске живет. Слушай, ты помнишь Барби? Я ездил в командировку в Москву и купил тебе настоящую Барби. Как в рекламе.

Это был подарок тебе на пятилетие.

— О настоящей Барби я могла только мечтать. Потому что ее у меня никогда не было. Только китайская Санди. Зато три штуки.

— А книжки? Книжки-то она тебе передавала? Тебе всегда нравились книги… Я покупал их стопками. «Алиса в Стране Чудес», Кир Булычев, помнишь?

— На «Алису» я себе сама накопила. А Булычева я не читала в детстве.

Лицо Анатолия потемнело.

— Но рюкзак-то она не могла выбросить. Ты должна была пойти с ним в первый класс. Такой розовый. Со светоотражающими полосами. На нем была нарисована…

— Принцесса, — выдохнула я.

— Точно. Ты помнишь?

Снег падал и таял на наших лицах, отчего казалось, что мы плачем. Но мы, конечно, не плакали. Мы были в полном обалдении от вскрывшихся обстоятельств.

— Но почему… после того, как вы бросили нас…

— Я бросил ее, — перебил он. — Я не собирался бросать тебя. Но после этого обнаружил, что она готова превратить в ад и мое, и твое существование, если я продолжу видеться с тобой. И своего добилась: постепенно наше общение сошло к нулю. Она даже не передавала тебе мои подарки! Ты помнишь, как это было? Как она кричала на меня, и ты плакала?

— Не помню, — ответила я и потерла виски, чувствуя внезапно начавшуюся головную боль. Хотя что в действительности я помнила? Только байки о мифическом трагически погибшем отце, которые мои мать пересказывала снова и снова. Но за ними клубился туман, такой плотный, что мог скрывать все, что угодно.

— Я передавал деньги на твое воспитание. Хотя бы это я мог сделать. Деньги — единственное, что она брала от меня с готовностью.

— Но потом… когда я стала взрослая… почему ты не попытался связаться со мной?

— Я пытался! Я звонил тебе! Когда тебе было тринадцать… и четырнадцать… и пятнадцать… «Я твой папа», — говорил я тебе. А ты кричала на меня: «Я тебя ненавижу! Не звони мне больше!» И я подумал, что заслужил этого, ведь я был виноват перед тобой.

— Но… черт! Это из-за одноклассников! Они постоянно названивали мне и несли всякую чушь, меняя голоса! Я думала, это они балуются!

— Их глупые развлечения стоили нам в итоге многих лет общения, — грустно резюмировал отец.

— А потом? Почему ты снова решил попытаться? Почему начал преследовать меня?

— После тех неудачных телефонных разговоров я отступил. Я решил, что ты справишься без меня. Постепенно я привык к мысли, что не нужен тебе. Ты выросла, и я надеялся, что у тебя все в порядке… или, может, мне было удобно так считать. А потом я увидел ту передачу, «Большая терка» с Монаховым… давно, еще летом… и понял, что ты несчастлива.

— И промедлил аж до зимы.

— Да, — виновато сознался он. — Потому что мне было… страшно.

С одной стороны, его трусость злила. С другой стороны, я вдруг узнала в его нерешительности себя, и мне стало легче.