Год дурака
Шрифт:
— Я позвонил твоей матери. Но ты давно не жила в той квартире, и Галя отказалась дать мне твой новый адрес. Тогда я начал караулить тебя поблизости, ожидая, что ты придешь навестить ее. Так и произошло. Постепенно я разузнал все, что мне нужно, но продолжал следить. Потому что…
— Все еще не решался подойти.
Он поежился.
— Именно. Я боялся, что ты ненавидишь меня.
— Знаешь, сейчас я должна идти. Запиши мой номер телефона… и мне напиши свой. Хотелось бы встретиться в другом месте… и в другой день.
— Соня…
— Да?
Его голова была низко опущена.
— За
— Я знаю. Я прожила с ней двадцать четыре года.
Я сама не ведала, что в моей улыбке. Осуждение, сочувствие или же только грусть. Я подумаю обо всем этом завтра, как Скарлетт О'Хара. А сейчас я пойду.
К тому времени, как я добралась до квартиры матери, я раскалилась от ярости так, что снег таял в радиусе трех метров от меня. Вспомнив, что застать врага врасплох — залог победы, я не стала деликатничать и от души заколотила в дверь ногой.
— Это что за номер? — открыв дверь, рявкнула мама, но я влетела в квартиру, даже не глянув на нее.
— Где фотографии?
— Может, соизволишь сначала поздороваться?
— Здравствуй, мама. Нас ждет долгий и неприятный разговор. Так где фотографии?
— Какие фотографии?
— Свадебные фотографии! Семейные фотографии! Любые, способные доказать, что человек, которого ты называешь моим отцом, имел к нам хоть какое-то отношение! — теперь настала моя очередь тыкать пальцем в портрет, в который до этого так долго тыкали носом меня.
Мама застыла, как будто бы в растерянности, но я заметила мелькнувшее в ее глазах выражение: началось. Она ждала этого дня. Она понимала, что он придет.
— Зачем они тебе сейчас? Что-то случилось? — тем не менее осведомилась она.
— Я изменила Ярославу с Эриком, решила бросить Ярослава и узнала, что он изменяет мне с офисной уборщицей. Не систематически, а непосредственно в тот момент. Поэтому, к счастью, мы расстались хорошо. Потом я пошла к Эрику, но к нему вернулась бывшая женушка, вот незадача. Таким образом, я осталась без мужика и затем встретила моего вроде как родного папочку, уверяющего, что ты двадцать шесть лет пудришь мне мозги! А так ничего не случилось, мама! День как день!
— Зачем ты Ярослава бросила? Все мужчины изменяют, у них природа такая. А он директор, холеный, богатый! Ты что, с луны свалилась?
— Да, и, наконец, стою ногами на земле. Какое приятное, подзабытое ощущение, — я стряхнула с себя шубу.
— Он тебе позволит шубу оставить?
— Мама! — возмутилась я. — Это последнее, что меня сейчас беспокоит!
— А кольцо? Ты должна забрать его! Оно твое. В худшем случае ты сможешь его продать.
Про себя я отметила, что обязательно верну шубу. Кольцо с топазом я оставила на тумбочке возле кровати. Ярослав еще и мою квартиру проплатил на три месяца вперед… я рассчитаюсь с ним, обязательно, только разберусь со всем, заработаю денег… ах, еще и работу новую искать! Голова лопается!
Игнорируя бабушку и ее пространную речь про пироги с картошкой, я вошла в гостиную и бешено заозиралась, как будто еще рассчитывала что-то
— Где они? Предоставить доказательства в твоих интересах, мама.
Мама покосилась на бабушку.
— Хоть супчика съешь, — сказала бабушка.
«Неужели бабушка всегда была такой? Рыхлой и жирной? Зацикленной на еде? Задействующей свой мозг только для того, чтобы запоминать героев сериалов? — в раздражении подумала я. — Ах, нет, я помню ту стройную девушку на старых фотографиях…»
— Ты знаешь, нет фотографий, — «припомнила» вдруг мама. — Представь себе, еще когда мы жили в общежитии, у нас была ужасная соседка наверху, и однажды она так залила нас…
— …что все фотографии уплыли вон из квартиры и вместе с потоком впали в какое-нибудь море, — мрачно закончила я.
Я перешла в кухню (мама тенью следовала за мной, позади кралась бабушка), встала на табуретку и сняла со стены рамку с фотографией. Отец здесь был молодой, кожа так и сияла. Пытаясь помешать мне, мама бросилась на меня как регбист, но я умудрилась устоять и, расковыряв рамку, достала фото. «Валерий Одоевский, — гласила надпись на обороте. — Выпуск 1980 года, инженерный факультет». Это была фотография из выпускного альбома.
— Вот ты стерва, — громко произнесла я, не в силах подобрать других слов. — Он не только не мой отец, но даже, блин, и не летчик!
— Чего? — у бабушки был такой вид, как будто ее трехнедельным пирогом по голове стукнули. — Галя, ты что, родила Соню от другого мужчины?
— Она была замужем за другим мужчиной! — в сердцах выкрикнула я.
— Тихо, — зашипела мать, но бабушка уже спикировала на нее.
— Что же это, дочь моя, значит? Ты мне врала, что ли?
Между ними завязалась бурная перепалка. Я присела на край стола и безучастно наблюдала. Они столько раз объединялись против меня, вот пусть теперь друг с другом повоюют.
— Как я могла тебе сказать! — завизжала мама. — Ты меня поедом ела, поедом! Все тебе было не так и не эдак! Ты мне житья бы не дала, узнав, какой у меня муж!
— А я-то думала, почему как не соберусь к вам, вы то уезжаете, то грипп у вас…
Наконец бабушка демонстративно схватилась за сердце и отползла на диван в комнату пить валерьянку. Я была рада, что ее ипохондрия перевесила ее любопытство и теперь я могу поговорить с матерью наедине.
— Ну что, ты довольна? — набросилась она на меня, после боя с бабушкой вся покрытая красными пятнами. Как будто это я виновата в ее интригах! — Набросилась на мать! И с чего: мужик ей на улице сказал!
— Но его слова оказались правдой!
— Не важно, — она убрала со лба мокрую прядь, мрачная, как туча. Впервые в жизни я видела мать настолько выведенной из душевного равновесия.
— Он так на меня похож, то есть я на него, — вздохнула я. — Такая же рохля. Мама, как ты могла так со мной поступить?
— Чего? Как я с тобой поступила? — взвилась она. — Да ты не знаешь, от чего я спасла тебя! Неудачник! Слабак! Инженеришка паршивый! Сидел на половине ставки и ждал сокращения! Ничего не мог для семьи выбить! Если б я муку да картошку не добывала через знакомых, мы бы загнулись от голода! Плевать ему было и на тебя, и на меня!