Год французов
Шрифт:
— Нет, затея ваша преступна и грешна, так вам и судьи скажут, и священник Хасси. — Виски разожгло холодную кровь. Мак-Карти вновь отпил из стакана.
— А, что поп в таких делах смыслит? — отмахнулся О’Кэррол.
— Верно, не смыслит, — согласился Мак-Карти, — земли у него тоже нет. Но коли вам опостылела ваша рабская доля, подумайте о тех, кого сами поработили! Кому в округе хуже живется, чем вашим батракам?! Нанимаете, а держите впроголодь, хороший хозяин постыдился бы свиней так кормить.
— Эка, куда загнул! — проворчал Хенесси. — Вон Фелим,
Мак-Карти допил виски.
— Ну, тебе-то батраков на стороне не искать. Свои есть.
— Ты это про сыновей, что ли? — недоуменно спросил Хенесси.
— Если тебе угодно их так называть. Хотя на отца они не очень-то смахивают. — Вспомнилась их крутобедрая мать на пороге лачуги.
— Все одно — письмо писать тебе, — произнес Дуган, и все посмотрели на него. По их взглядам Мак-Карти понял: они пойдут за этим мужланом-головорезом, которому только бы сеять распри. Три года назад на ярмарке он с дубинкой в руках повел жителей Тайроли на селян из Эрриса, причем на испещренном морщинами лице его не запечатлелось ни злобы, ни озорства. Исполненный ужаса и отвращения, Мак-Карти следил за побоищем с чердака таверны.
— И чтоб письмо получилось гладким да длинным! Предупреди, что мы будем мстить всякий раз, когда крестьянские поля станут отдавать под пастбища, неважно кто: сами хозяева или те, кто у них землю арендует. И больше предупреждений пусть не ждут. Вот о чем мы хотим сказать.
— Вот о чем вы хотите сказать, — эхом отозвался Мак-Карти, протянул Куигли стакан, и тот налил виски. — Так вот о чем хотят сказать четверо из таверны.
— Не четверо, Оуэн, а куда больше, — серьезно поправил Хенесси. — Можешь не сомневаться!
Не надивишься на этого Хенесси! Как об стену горох, даже издевки не понимает!
— А подпишешь так, — продолжал Дуган. — Избранники Киллалы.
— Так два года назад мы уж на Избранников Клерморриса насмотрелись. Привезли парочку в Каслбар и вздернули перед зданием суда, да еще дегтем облили.
В окно заглянула луна, красивая, недоступная.
— А сколько их всего было? — спросил Хенесси. — Нас ведь люди поддержат.
— Поддержат, еще как! — подтвердил Дуган, и впервые за вечер улыбнулся.
— Только не мои земляки, — покачал головой Мак-Карти, — сам-то я родом из Керри. — Прозрачные воды, блестящие на солнце скалы, пение птиц.
— А пока ты здесь, в Тайроли, и крепко помни об этом, — сказал Дуган. — Тебе же на пользу. И дело это не четверых из таверны, а всех и каждого.
— Вряд ли. У вас с Купером свои счеты. Он согнал с земли семью О’Молли и занял ее под пастбище. А вам не терпится, назвав себя позвучнее — Избранники Киллалы, — прослыть народными мстителями.
— А чем плохо название? — спросил О’Кэррол.
Да разве в этом дело! Избранники Макрума. Настоящие мужчины из Браффа, Честные люди Трейли. Уже лет тридцать они восстают то здесь, то там, а конец один:
— Очень хорошее название, — поддержал Дуган, — каждый помещик в Ирландии знает его. И помнит, что с нами шутки плохи. Порежем скот, выжжем поля, а дальше и того хуже. Одним словом, как везде, так и у нас, в Мейо. В топях Белмуллета отыщутся тела и управляющих, и мировых. Глаза выколоты, а спины изодраны в кровь кустами да колючками. Волокли, не церемонились.
Говорил Дуган, не повышая голоса, лишь губы плотоядно увлажнились. Не терпится, не терпится ему придушить корявыми ручищами какого-нибудь чиновника или вырвать с корнем шипастый куст да измочалить его о господскую спину.
— А что поделаешь, Оуэн? — пожал плечами О’Кэррол. — Если хозяева всю землю под пастбища определят, нам крышка. И так уже кое-где люд по миру пошел. Должны же мы как-то бороться, а что, как не письмо от Избранников, написать?
Мак-Карти повернулся к Куигли.
— У тебя только таверна, земли нет. Тебе-то что до всего этого?
— Верно, мы, тавернщики, как и вы, учителя, люди безземельные. — Он взял у Мак-Карти стакан и снова наполнил его светлым, почти бесцветным, виски. — Да только сосед за соседа всегда постоять должен. Тебя не убудет, а есть земля у тебя или нет, неважно.
Мак-Карти задумчиво повертел стакан в руке. Смеркалось. Последние закатные блики потускнели, так тускнеет к зиме оперенье зяблика, и мало-помалу растворились в надвигающейся мгле.
— Необдуманный это шаг, — обратился он к Дугану. — В Ольстере и Уэксфорде побольше народу выступило, так и то их подавили. На прошлой неделе один странник рассказывал, по всему Уэксфорду виселицы, от края и до края, спаленных домов не счесть. А сколько людей постреляли да порубили! Английских солдат в стране сейчас больше, чем при Бойнском[2] сражении, и в Туаме, и в Голуэе их тысячи.
— Слышал я этого странника, — сказал О’Кэррол, — он кое-что еще рассказывал. Например, что Гэльская армия[3] в Уэксфорде целый месяц не ведала поражений.
— Утешение слабое. Кончили-то они все на виселице, — возразил Мак-Карти.
— Да и солдат английских в Тайроли куда меньше, — вставил Дуган. — Только капитан Купер и его вояки-йомены из торговцев-протестантов да чиновников. Мало ли что в Уэксфорде случилось, нам это не указ.
— Но ведь там восстали тысячи, — старался урезонить его Мак-Карти, — все графство Уэксфорд, весь Карлоу, Уиклоу, почти весь Килкенни. И мечтали вырваться за пределы своего графства, поднять всю Ирландию. Но куда ни кинь — на дорогах английские заставы. И восставшие поняли, что обречены. Забрались на холм, и английская артиллерия их преспокойно расстреляла.