Год французов
Шрифт:
Россеркская дорога вывела их к предместьям Баллины, там они неожиданно наткнулись на отступавшие части полковника Чапмена, и завязался бой. Мак-Карти ошалело озирался: во тьме кто свой, кто чужой — не разобрать. В бой вступила колонна О’Дауда, шедшая в авангарде, скрытая ночной мглой.
— Скорее, скорее! — зычный возглас Мак-Доннела резанул и постепенно умолк, точно унесся ввысь. Шедшие рядом с Мак-Карти поспешили вперед, на голос. Он бросился следом, но отстал. Когда добежал до дороги, там уже никого не было. Крики, пальба слышались дальше, на самых подходах к городу. Мак-Карти замедлил шаг, потом остановился в задумчивости. Бой — это крики да тьма. Он приметил на земле пику, брошенную или утерянную кем-то. Нагнулся, подобрал, провел рукой по ясеневому древку, по прямому наконечнику и по второму серповидному лезвию у его основания.
Солнечным летним утром он расхаживал по городу, а рядом на богатых лугах расположились воины-победители. Издали их можно принять за жнецов на отдыхе, и доселе невидимые лица казались ему привычными, точно немало послужившая на своем веку пивная кружка. В этом суетливом и безликом человечьем муравейнике прошла его жизнь. О таких вот безвестных свинопасах и пастухах упоминается в исторических хрониках, хранящихся в библиотеке у Трейси, упоминается мимоходом, в конце пышных и цветистых фраз. «Августа 3-го, 1599, сложил голову в битве при Аббели сэр Майлз О’Мор, а также еще пятеро дворян графства и сотня простолюдинов». «Июля 12-го, 1691. При Огриме пали лорд Мойкашэл и сражавшийся с ним плечом к плечу сэр Томас Прендергаст, его родственник по линии супруги. В той же битве, защищая свои позиции на холме, погибли более двухсот человек недворянского сословия». И вот такие же люди предстали сейчас взору Мак-Карти, эти «недворянского сословия», кто вышагивал под барабанную дробь, шел в атаку по приказу сержанта. Что влечет их сейчас? Возможность пограбить крупные усадьбы? Боязнь оказаться в числе жертв? Злобная месть? Простой азарт? С них хватит пики да мушкета, куска говядины, который, обожравшись, они оставят при дороге с блевотиной, и ночью незаметно скользнут домой и спрячут мушкет под стрехой. Разворошили огромный муравейник, и поползли-поползли людишки из каждой ячейки-лачуги, запрудили зловонные деревенские улицы, собрались под знаменем с бессмысленной эмблемой: на зеленом шелковом стяге — золотая арфа и три корявых ирландских слова.
И Мак-Карти, родившийся и выросший в такой же убогой лачуге, в батрацкой семье, сплетал из слов узоры, в которых каждое имя, вроде Мойкашэл, Маскери, будто серебрянная капелька росы на могилах былых восстаний: Кинсейл, Огрим, Лимерик. Павшие лорды и полководцы жили в его стихах, гордые, несмотря ни на изгнание, ни на смерть. В их опустелых, белеющих в лунном свете усадьбах и селились его образы. Им не сродни «соломенная» дорога, факел в ночи, женщина с кувшином молока для повстанцев.
Мимо прошли трое крестьян из Белмуллета — высокие, неуклюжие, они неумело несли на плече пики, задрав их вверх. И вдруг в голове мелькнул образ, неразгаданный, уже полузабытый: холодно блестит под луной то ли клинок, то ли камень. Самое страшное для поэта! Не можешь понять, что это означает, а образ долго таит от поэта свой смысл. И лишь когда созреет, он открывается сам собой, и полностью.
ДОРОГА ИЗ ДУБЛИНА НА ГОЛУЭЙ, АВГУСТА 25-ГО
Карета генерала Лейка в сопровождении гонцов и многочисленного эскорта драгун, не задерживаясь в Атлоне, переправилась через Шаннон. Лейк пренебрег советом Корнуоллиса и отправился в путь через час после их встречи. Еще раньше он выслал гонцов к генералу Хатчинсону. Тому надлежало (если он сам не догадался заблаговременно) перевести армию из Голуэя в Каслбар и сдать командование Лейку. И когда француз нападет на Каслбар, там его встретят численно превосходящие как солдатами, так и генералами силы англичан. Пока к полю брани неспешно и величаво движется Корнуоллис с армией, он, Лейк, расправится и с повстанцами, и с иноземными захватчиками.
Лейк задумчиво созерцал поля Западного Мита в серой рассветной дымке. Корнуоллис и в молодые годы был таким же: и в Северной Америке, и в Индии. Теперь черед Ирландии. Генерал он в общем хороший, толковый, но уж очень осторожный и без меры заботится о тылах. Какие у него рассуждения. Господи, упаси королевство наше от рассуждающих генералов. Таких, как Корнуоллис и Бургойн. Солдат должен не рассуждать, а выискивать врагов короны и уничтожать их. А в Ирландии их испокон веков было предостаточно. Как умело расправлялся с ними Кромвель! В Уэксфорде
В Каслбаре раз и навсегда положит он конец смуте, искоренит семя, давшее греховные и опасные ростки в Уэксфорде и Антриме. Только бы вынудить французского генерала принять бой! Тогда б он приумножил славу британского оружия, стал бы классическим учебным образцом. Слава не минует и его самого, получит он титул: Лейк Каслбарский, или лорд Лейк, звание пэра, конечно, лучше всего. Каслбар, невидный торговый городишко на перекрестке пустынных дорог в графстве Мейо, однако его упомянут в летописи побед английской армии.
Однако какие тучные хлеба зреют на полях! Тяжелые колосья налились. Скоро выйдут жнецы, и засверкают на солнце лезвия кос. До чего же здешние поля похожи на английские, только деревни совсем иные: убогие, жалкие лачуги, кривые улочки, редкие лавки да кабаки, едва ли чище хлева. И это еще не задворки графства, за Каслбаром — Голуэй и Мейо, где живут дикари ирландцы. Казалось бы, Ирландия находится у самого порога Британии, однако как же она далека от метрополии и чужда ей. И Лейку представились болотистые топи и холмы в туманной дымке.
КАСЛБАР, АВГУСТА 25-ГО
Шон Мак-Кенна пробирался по многолюдной от солдат крепостной улице, предусмотрительно держась ближе к домам и лавкам. Ему никто не докучал, хотя несколько раз случайно толкнули. Человек он был тихий, невысокий и грузный. Шел он без шапки, и лысина блестела в закатных лучах солнца. Все лавки закрыты, на некоторых красовались ставни. Жаль, что он в своей не поставил, в убытке б не остался. Горожане, как католики, так и протестанты, словно улитки, попрятались по своим домам, отдав улицы в распоряжение солдат. Сегодня базарный день, но меж солдат не сыскать ни погонщика, ни торговца, ни единой чернобокой коровы.
Наконец он дома, в безопасности. Мак-Кенна поднялся на второй этаж — там ждали жена Брид и малыш Тимоти, — объявил, что добрался цел и невредим и скоро будет к чаю. Последнее он произнес с особым удовольствием: всякий раз он вспоминал, что живет в достатке. Потом вышел в лавку, отодвинул несколько штук сукна, достал тяжелую приходную книгу и уселся на высокий табурет. Обмакнул перо в чернила, перечитал последнюю, недельной давности, запись в книге, задумчиво уставился в пространство, собираясь с мыслями, и принялся писать по-ирландски.
Августа 25-го. За всю историю Мейо, наверное, не бывало столько солдат на улицах Каслбара. Хотя в прошлом край наш знавал и кровавые битвы, особенно во времена Елизаветы, да в годы восстания О’Доннела. Но, думается мне, несмотря на словообилие хроники и велеречивость поэтов, битвы эти были невелики по размаху. Теперь же армия в наших краях не меньше тех, что воюют на материке. Солдаты повсюду: и в городе (в переполненных казармах), и окрест, на зеленых лугах, разбросаны их большие лагеря. При них и кавалерия, и даже пушки, способные уничтожить сразу множество людей. Поневоле задумаешься: значит, великим державам вроде Англии или Франции ничего не стоит поставить под ружье многотысячное войско и отправить хоть на край света пушки, лошадей и рослых, крепких солдат, которым наплевать на всех, кроме себя. Увы, это касается даже самых темных людей, тяжкий удел которых всю жизнь гнуть спину. Всех в Каслбаре обуял великий страх, когда по голуэйской дороге в город нескончаемым потоком хлынули солдаты, предназначенные, казалось, лишь нести смерть и разруху; о нашей судьбе они и не задумывались; теперь всем очевидно, зачем прислали их в наш край: готовиться к битве с французами и нашими земляками-ирландцами. Те, объединившись на севере, одержали крупную победу, захватив Баллину. Впрочем, вряд ли уместно называть «крупным» какое-либо событие в этом городишке.