Год, когда я всему говорила ДА
Шрифт:
Восемь дней на подготовку.
Восемь дней на съемки.
Восемь дней, восемь дней, восемь дней, восемь дней.
Это означает, что каждые восемь дней этой съемочной группе нужен новехонький сценарий. И моя работа, черт возьми, обеспечить его. Каждые. Восемь. Дней. Потому что худшее, что ты можешь сделать, – это застопорить производство, сбросить поезд с рельсов и вогнать студию в сотни тысяч долларов убытков, пока все тебя ждут. Именно так превращаются из просто телесценаристов в телесценаристов-неудачников.
Поэтому я научилась укладывать рельсы оперативно. Искусно. Творчески. И при этом быстро, как долбаная молния.
Присыпать
Вставить в брешь какую-то историю.
Приколотить по краям воображением.
Я всегда ощущаю пятой точкой жар мчащегося поезда. Он так и норовит меня раскатать. Но я не отступаю в сторону, позволяя холодному ветру ударить в лицо, когда поезд пронесется мимо. Я никогда не отступаю. Не потому, что не могу. Просто не хочу. Что это тогда за веселье? А ведь как по мне, на всем свете нет лучшего веселья. Этот адреналин, эта спешка, это… я называю это гулом. Этот гул, который гудит внутри моей головы, когда я нахожу нужный творческий ритм, нужную скорость. Когда укладка рельсов переходит от ощущения, будто карабкаешься на четвереньках в гору, к ощущению полета по воздуху без малейших усилий. Словно преодолеваешь звуковой барьер. Все внутри просто переключается. Я преодолеваю творческие границы. И ощущение от укладки рельсов меняется, трансформируется, превращается из напряжения в экзальтацию.
Я теперь дока в этом деле – в плетении небылиц.
Я могла бы выступать в этом виде спорта на Олимпиаде.
Но есть еще одна проблема.
Я стара.
Не в том смысле, что потрясаю кулаками и ору, если кто-то удумает пробежаться по моей лужайке. И не в морщинисто-почтенно-старейшинском смысле. Снаружи я вообще не похожа на старуху. В смысле снаружи я выгляжу очень даже хорошо.
Я выгляжу молодо.
И, возможно, мне никогда не светит выглядеть каргой преклонных лет. Серьезно. Я никогда не состарюсь. Не потому, что вампирша или что-то в этом роде. Я никогда не состарюсь, потому что я – дочь своей матери.
Моя мать? Она выглядит невероятно. В худшем случае, в свой самый плохой день, она похожа на слегка обеспокоенную двадцатипятилетнюю женщину, которая накануне слишком рьяно веселилась на вечеринке. Этой женщине скоро исполнится… ей не понравится, если я вам скажу. Так чтобы вы знали: у моей матери шестеро детей, семнадцать внуков и восемь правнуков. Каждый раз, когда ее вижу, говорю, что она потрясно выглядит. И это правда.
Все женщины в моем роду выиграли в генетическую лотерею.
Думаете, я шучу?
Ничуть!
Старея, я встану в один ряд с остальными женщинами по маминой линии и буду наслаждаться всеми привилегиями от обналичивания этого выигрышного билета. Потому что мы не просто выиграли в лотерею – мы получили джекпот, детка. Все шесть чисел [4] .
Мои тетки, кузины, сестры – все мы, потомки моей бабули Роузи Ли, – начинаем чертовски хорошо выглядеть с возрастом. Мы с моей сестрой Сэнди любим напоминать друг другу, что «будем самыми горячими штучками в доме престарелых». Именно это одновременно и горько, и сладко, и печально. Из-за моего мозга.
4
В американской лотерее Powerball в каждом розыгрыше происходит выбор пяти чисел из первого
Мой мозг. О, мой мозг!
Мой мозг – он такой старый!
Ужасно старый.
Старый до беззубости.
Так что да, я буду одной из двух самых горячих штучек в доме престарелых «Закат» для тех, кто не желает такой жизни, как в «Серых садах» [5] . Но хотя мне наверняка суждено быть королевой этого бала старых перечниц, я не вспомню о том, что когда-то мне казалось, будто быть сексуальной штучкой в доме престарелых – это весело. Может быть, внешне я и выиграла в генетическую лотерею, но вот внутри…
5
Телевизионный биографический фильм-драма о двух стареющих чудаковатых родственницах Жаклин Кеннеди.
Мы тут делаем выбор между вином и туалетной бумагой, договорились?
Моя память – полный отстой.
Это незаметно. Наверное, не будь у меня необходимости с утра до вечера самовыражаться, вытаскивать из собственной головы слова, я бы этого и не заметила. Но мне приходится. Так что я об этом знаю. Может быть, если бы моей первой телевизионной работой не был медицинский сериал, который заставлял меня с воплями кидаться к врачу с ипохондрической уверенностью в опухолях и болезнях всякий раз, стоило мне чихнуть, я списала бы все это на недостаток сна. Но он заставлял. Так что списать не выйдет.
Имена забываются. Подробности одного события смешиваются с другим. Феерическую историю, которую, как я была уверена, рассказал один человек, на самом деле рассказывал другой. Содержимое моей черепной коробки – выцветающая фотография. Истории и образы уплывают в неведомые дали, оставляя проплешины там, где следовало быть имени, событию или месту.
Любой, кто смотрел «Анатомию страсти», знает, что я одержима лечением болезни Альцгеймера. Любой, кто знаком со мной хотя бы шапочно, в курсе, что больше всего на свете я боюсь заболеть болезнью Альцгеймера.
Так что я абсолютно уверена: эта болезнь у меня есть. Я уверена, что у меня есть Альцгеймер. Настолько уверена, что хватаю остатки своей памяти и мчусь с ними к врачу.
Альцгеймера у меня нет.
Пока.
(Спасибо тебе, вселенная! Ты красавица и умница!)
У меня нет Альцгеймера.
Просто я стара.
Наполним бокалы за мою юность.
Просто время мне не друг. Мою память медленно, но верно вытесняют пустые пространства. Детали моей жизни исчезают. Со стен моего мозга воруют картины.
Это изнурительно. Это приводит в растерянность. А порой бывает смешно. И часто печально.
Но.
Я зарабатываю на жизнь плетением небылиц. Всю жизнь этим занимаюсь. Так что…
Даже не подчиняясь никакому плану, даже не предпринимая сознательных попыток, даже не осознавая, как это получается, рассказчица внутри меня делает шаг вперед и решает проблему. Моя внутренняя лгунья берется за дело, отодвигая в сторону мозг, и принимается сучить пряжу. Начинает просто… заполнять пустые пространства. Латать дыры и соединять точки.