Год крысы. Видунья
Шрифт:
– Почему, – девушка хватанула воздуха, поперхнулась, – почему ты не сказал мне, что ты саврянин?!
– Уах-ха-ха-ха-ха!
Альк потерял-таки равновесие и шмякнулся в траву под мечом.
– Это все, что тебя сейчас волнует?!
– Ты должен был мне сказать! – Рыску передернуло от омерзения: крысиный «голос» снова поменялся, оброс гортанным саврянским карканьем.
– А что бы это изменило?
– Я ненавижу саврян!
– Ты и крыс ненавидишь.
Крыс заскакал в высокой траве, как набитый ветками пружинника мячик, с прицелом привычно вскарабкаться по Рыскиной ноге. Но девушка в панике шарахнулась, спряталась за Жара.
– Неправда! К некоторым мужчинам я очень даже хорошо отношусь, просто ты к ним не относишься!
– И сама, кстати, наполовину саврянка.
– Потому что подобная тебе тварь надругалась над моей матерью!
– Хочешь сказать, доставила лучинку удовольствия?
– Убирайся от меня, подонок! – завизжала Рыска, зажимая уши ладонями. – Видеть тебя не хочу! И слышать тоже! Никуда я тебя не повезу, лгун паршивый! Проваливай в свою Саврию, пусть тебя там и расколдовывают!
– Остынь, девка. – Альк тем не менее остановился. – Я тебя спас, между прочим.
– Не больно-то и хотелось! – запальчиво выкрикнула девушка.
– Ну так побегай еще по соснячку, поверещи, как хрюшка на скотобойне. Небось живо со своими хотениями определишься.
Крыс развернулся, вильнул хвостом и исчез в траве.
Когда звезды начали гаснуть, а небо сереть, Жар снова задремал. Друзья рассудили, что лучше остаться здесь, чем брести по лесу, рискуя нарваться на еще одного шоша. Но так всю ночь и просидели на лежаке, прижавшись друг к другу и вздрагивая от каждого шороха.
Тьма отступала, выплевывая сосенку за сосенкой, но измученная Рыска продолжала упрямо нести караул, хотя ее уже подташнивало от недосыпа. Поляна напоминала огород, где долго и упорно искали клад: все в ямах и засыпано свежей землей, из которой торчат корешки травы и сосен. Один вьюк лежал на прежнем месте, второй отлетел шагов на двадцать. Из неплотно завязанной торбы торчала крысиная задница. Судя по азартно вздрагивающему хвосту, тряпица с хлебом лежала сверху.
Почуяв Рыскин взгляд, Альк высунул морду, облизнулся.
– Ты, жертва войны, – снисходительно бросил он, – я старше тебя всего лет на семь-восемь.
– Ну и что? – проворчала девушка, поджимая колени к груди и обхватывая их руками. – Ты саврянин… вы все подлецы, убийцы и насильники. Вы напали на нашу страну…
– Во-первых, Саврия и Ринтар атаковали друг друга одновременно. Они несколько лет собирали рати и спустили их с цепей по малейшему поводу.
– Но это вы его подали!
– Во-вторых, в Саврии даже дети знают, что то нападение на заставу инсценировал Ринтар.
– Это ложь!
– В-третьих, – невозмутимо
Рыска слишком устала, чтобы на него орать, да и Жара жалко было будить, поэтому девушка ограничилась злобным шепотом:
– Все ты врешь! Наши тсецы совсем другие! Они бы нипочем не стали убивать беззащитных детей и мучить женщин!
– Н-да? И стража у вас по улицам ходит просто для красоты, купцы никогда не обсчитывают, а потаскухи дают исключительно по любви? С чего бы армиям отличаться друг от друга, если люди везде одинаковы?
– Не одинаковы! Ты саврянин!
– И что?
Вопрос поставил Рыску в тупик. Как это – что?! Саврянин же! Какие еще объяснения нужны?
– О Божиня, что я делаю… – пробормотала девушка. – Сижу и спорю с саврянской крысой!
– О Божиня, что я делаю! Пытаюсь разъяснить тонкости политики глупой весковой девке.
Крыс снова нырнул в торбу, на сей раз целиком. Затянуть бы завязки покрепче и зашвырнуть подальше в кусты! Рыска даже подалась вперед, но копошение прекратилось, и в голове раздался издевательский голос:
– Мешка-то не жалко? Тебе ж зашивать придется.
– И акцент у тебя омерзительный! – с досады брякнула девушка.
– Это у тебя.
– Чего?
– Ты слышишь меня не ушами, а даром. Говори я даже на чистом саврянском, ты бы все равно меня понимала – мыслим-то и чувствуем мы одинаково. Все остальное – твое воображение. Ты уверена, что савряне говорят с омерзительным акцентом, вот он тебе и мерещится.
– А Жару?
– Если он не заморачивается по этому поводу, то слышит чистый ринтарский. Что, кстати, соответствует истине. У меня была ринтарская нянька, отец хотел, чтобы я знал оба языка как родные.
– Чтобы воевать удобнее было – пленных там допрашивать, приказы им отдавать? – с отвращением уточнила девушка.
– Тьфу, опять ты за свое! – Акцент волшебным образом исчез, теперь Рыска слышала уже знакомый писклявый шепоток. Выходит, так, по ее мнению, должны говорить крысы? А если бы путник превратил Алька в корову, он бы басом раскатывал «у-у-у»?! – Ты вообще такое слово знаешь – «образование»?
– Это когда у коровы гуля на морде вскакивает? – неуверенно предположила Рыска, слышавшая что-то похожее от скотского лекаря.
– Ага, и я даже знаю, как эту корову зовут! Родители надеялись, что я стану послом, а все серьезные переговоры проходят без толмачей. Да и не только с тсарями говорить приходится – кого-то подкупить, кому-то польстить… Без языка никуда.
– Что ж не стал-то?
– Не твое дело. Ложись спать, а то днем из седла выпадешь. На свету шоши не охотятся.