Год лемминга
Шрифт:
– Еще два кофе, Фаечка!
Две минуты спустя вызванный уже сидел перед ним – гладенький, аккуратненький, глаза чуть навыкате, лицо как будто на смазанном кадре. Формально его подразделение нигде не числилось, этого человека как бы не было вообще. Совершенно незаметная личность с забавной фамилией Колено. Как звать – забыл, и незачем помнить. Услугами этого человека Малахов пользовался нечасто и был бы рад не пользоваться вовсе. Чем-то он напоминал ему глубоководную рыбу латимерию, поднятую тралом на поверхность, – гость с иной глубины и совершенно из иного времени. Странно и даже жутковато: проходят исторические периоды, сменяются геологические эпохи, растут и
Малахов кратко изложил суть задания.
– Физическое устранение объекта воспрещаю категорически. От вас требуется лишь нейтрализовать его на ближайшие год-два. Ни в коем случае не причиняя объекту телесных повреждений.
– Это сложнее.
– Не смешите. Строго полкубика препарата в яремную вену. Не мне вас учить.
Он закурил, рассматривая собеседника сквозь кольца дыма. Чересчур просто для человека устроен наш мир… Все, что можно сделать для несчастного Самохина, – не убить его. К счастью, к великому счастью, есть возможность на время превратить его в мирного дебила с частичной амнезией. Потом оклемается.
Колено пил кофе маленькими, аккуратными глотками.
– Легенда на мое усмотрение?
– Никакой легенды. Но без шума. Если вас все же прижмут – вы выполняли мое задание, ответ на мне. Ясно?
– Вполне.
Без лести предан, подумал Малахов. Машинка ты моя безотказная… Оловянный солдатик.
– А ведь дерьмо ты собачье, Колено, – неожиданно сказал он. – Гнида та еще. Какого черта я тебя до сих пор не выгнал – ума не приложу…
Колено и ухом не повел. Нервы у него были железные, и изображать показную оскорбленность он не собирался. Если начальнику приспичило успокоить свою совесть за счет подчиненного, это его право.
– Разрешите выполнять?
– Да, конечно. Идите.
Оставшись один, Малахов какое-то время сидел неподвижно. Он чувствовал себя совершенно оглушенным. Затем механическим движением выплеснул остатки кофе на ковер и налил себе водки.
2
У Ольги веселились. Компания была не та, что я встретил в ноябре в Песках, – другая. Окажись та самая – я бы немедленно ушел, пока они сполпьяна не поняли, кто сунул свой нос в эту дверь. Черт меня побери, если я стану отрываться от охраны, выдумывать новые финты специально для того, чтобы на меня глазели попрыгунчики!
Я бы все-таки ушел, но Ольга уже тащила меня за руку знакомиться, к счастью, догадавшись представить меня просто-напросто Мишей, своим старым приятелем. Компания реагировала на меня вяло – была увлечена игрой «Сделай сам» в эротическом варианте. Две пары – одна на столе, другая на диване – под хохот и аплодисменты зрителей имитировали с голографическими партнерами такое, чего я никогда не видывал и что вряд ли возможно даже с йогами – анатомия человеческая не позволит таких вывертов… Журналистская братия, что ли? Коллеги Ольги по временной работе? Может быть, да, а может быть, нет, мне без разницы.
Почему я, собственно, ожидал, что застану Ольгу одну? Звонил я ей разве, чтобы предупредить? Да и кто она мне, чтобы с нетерпением ждать моего прихода? Даже не любовница в полном смысле, а так – не пойми кто. От друзей ей отказываться, что ли, ради десятка встреч со мною на протяжении трех месяцев?
Я примостился в уголке так, чтобы видеть их всех. Меня немного мутило. А они – они развлекались как умели, покончив с «Сделай сам»; они пили и пели и даже шутили иногда довольно удачно, не подозревая о том, что их ждет, привычно ощущая себя независимыми людьми, еще не зная, что их теплую
Кому из вас суждено уйти? Кому – остаться?
По лицам трудно судить – физиономистику у нас в Школе давали факультативно. Нет, правда, некоторые из вас, ребята, не вызывают во мне раздражения. Охотно верю, что вы-то как раз не подлецы, не потенциальные преступники, не наркоманы даже, не слабоумные дегенераты с деструктивной психикой, – ан не нужны вы, оказывается, организму – человечеству, вот в чем дело. Нет в мире абсолюта, большинство законов мироздания выполняется лишь в среднем, гауссиана танатофилии захватывает «крыльями» и тех, кого не надо бы… А может, не все так просто. Может, не сам по себе человек нежелателен человечеству, а его генотип, а человек – он такое, знаете ли, существо, у него, человека, понимаете ли, дети могут быть, и вот эти-то не родившиеся еще дети могут оказаться потенциально опасными, – а то и не дети даже, а внуки, правнуки и пра-пра-пра-пра…
И суперорганизм – человечество, почуяв угрозу, без колебаний дает команду: лишних – под корень! Всех, кто опасен сейчас, разумеется, а заодно унасекомить носителей опасных генов и просто балласт. Этот суперорганизм еще вполне первобытное животное, и инстинкты его верны и прямолинейны: коль скоро часть человечества подобна раковой опухоли, эту часть следует удалить хирургически. Удивительно, как греческий слепец гениально угадал, по сути, ту же ситуацию: возопила Гея-мать под непосильным бременем… Только зачем же устраивать Троянскую войну, гонять туда-сюда копьеносные толпы, когда есть способ заставить опухоль безболезненно уничтожить самое себя?!
Самая суть переживших катаклизм людей изменится, как рельеф океанского островка после цунами. Это будет какое-то совсем другое человечество.
Не наше. Не нынешнее, привычное. Очень возможно, что моя профессия, и без того редкая, просто-напросто отпадет тогда за ненадобностью как дремучий анахронизм…
Ну и пусть.
Вначале психика ОТМЕЧЕННОГО человека сопротивляется – сравнительно недолго. Затем жажда смерти становится все сильней и сильней, пока не дойдет до невыносимой. Затем – конец. Желанный конец, между прочим! Ни у одного из осмотренных мною при разработке «Надежды» трупов не нашлось на лице места выражению ужаса, отчаяния или боли…
Компания, и поначалу-то не проявившая к моей персоне большого интереса, теперь, похоже, забыла меня совсем. Досасывая в углу свой коктейль, я с тупой монотонностью продолжал задавать себе один и тот же бессмысленный вопрос: почему именно я? Почему, ну почему именно мне свалилась на шею неподъемная эта тяжесть – решать? Не хочу. И нет у меня права решать. Ни так ни этак.
Опять я вру себе. Я ведь уже все для себя решил, когда отдавал приказ Колену… Нет пути назад.
Старая, как мир, песня: станешь ли ты лечить подонка? Причем, может быть, того самого, кто сталкивал под откос твоего сына? Вы мне еще про высшую ценность человеческой жизни спойте. Выпал ты из материнского чрева, шлепнули тебя по попке, чтоб заорал, перевязали тебе пуп, и ты что – уже высшая ценность? А вырастешь маньяком – ею останешься?