Год людоеда. Игры олигархов
Шрифт:
На ходу Шалманбеков часто вертел головой, отслеживая приглянувшихся ему женщин. Нет, он никогда не испытывал в этих вопросах дефицита: как участковый инспектор, он знал не один десяток всегда доступных для него проституток, их можно было снять с точки, на которой они работали, или выдернуть из дому. В записной книжке капитана были подробно записаны все необходимые в этих случаях адреса. Главное — что никто не смог бы к этим записям придраться, — это же его работа!
Рамиз с завистью посмотрел на торговцев, расположившихся на мосту вблизи Конюшенной площади. Здесь были выставлены сувениры, картины, меха, возле которых с беспечными лицами выхаживали иностранцы. Здесь пахло СКВ! Да, был бы
«Не слишком ли много Игорь Кумиров от меня хочет и не слишком ли много он мне теперь должен? — думал Рамиз Шалманбеков, заходя в парадную, в которой жила Ангелина Германовна. — Он меня самого потом под откос не пустит? От этого маньяка можно чего угодно ожидать! Да он точно ненормальный! Сколько он еще будет убивать? И главное, все чужими руками! А что будет, когда он к власти придет? Вот тут-то и начнется! Неужели люди не видят, не понимают, за кого они голосуют? Или им необходимы такие губернаторы и президенты, чтобы они их самих, как мух навозных, истребляли? Что это — закон такой или всеобщее помутнение мозгов? А от чего зависит — от Луны или от Солнца? Вот сколько загадок!»
— Здравствуй, милый! — Ангелина приняла гостя в свои цепкие объятия и коротко укололась своей нежной щекой о его неизбежную щетину. — Ты чего с таким баулом, из дому ушел? Можешь у меня пожить, — я теперь совсем одна!
— Да нет, Ангел, мне по работе кое-что надо отнести. Ты как спала? Когда похороны? — Капитан поставил на пол в прихожей свою объемную черную сумку и начал раздеваться. — Проблем нет?
— Спасибо, с этим все нормально. Мы с Кумиром решили в один день со всеми проститься: и с его мамочкой, и с моими горемыками. Его мамочку из-за следствия так долго продержали: одна экспертиза, вторая, а что там выяснять, если ее малолетние подонки забили? Да и у меня та же ситуация: все до чего-то хотят докопаться! А людей-то не вернешь! В общем, похороны назначены на послезавтра. Игорек дал задание все оформить своему секретарю, мне, сам понимаешь, сейчас не до этого. Я пока ни читать, ни писать не могу, в глазах туман, руки трясутся. Видишь, что со мной творится? — Хозяйка вытянула перед собой руки: ее пальцы заметно вибрировали. — Иногда хочется взять молоток, да себе самой по башке треснуть, чтобы проснуться!
— Ты знаешь, я сегодня тоже как вареный. Вчера было столько работы, что я еле управился. Вот времена, да? Я сейчас, когда к тебе шел, как раз об этом и думал: что мы все, с ума посходили? Ты посмотри, что делается: те, кто вчера работали столярами, шоферами, инженерами, похватали пистолеты и стали людей убивать. Это нормально? — Шалманбеков сунул ноги в предложенные ему глубокие меховые тапки и по-свойски углубился в недра квартиры. — Ты одна? Никого не ждешь?
— А кого мне теперь ждать, гробовщиков? Мои америкашки только завтра вернутся. — Шмель двинулась следом за капитаном, на ходу оглаживая свои бедра. — Не знаю, Рамиз. Я сама об этом часто думаю: докатились бы мы до такой черты, если бы у нас была нормальная страна? Жить-то вообще никак невозможно! Люди-то гибнут, как в Гражданскую войну! Может, это она и есть, гражданская?
— Похоже на то. Ты только посмотри: раньше о чем могли попросить — справочку липовую дать, какого-нибудь дебошира попугать, еще чего-то в этом же масштабе. А сейчас? — Шалманбеков резко повернулся к Ангелине и возмущенно развел руками. — Этого зарежь, этого сожги, этого съешь! Когда все это закончится?
— Мне кажется, у нас это надолго! Я в эти дни все ревела, а сама думала: что мне дальше делать, как жить? И вот придумала: надо отваливать! Я, наверное, дольше всех здесь держалась. Ну как-то всегда находила себе место под солнцем. А теперь — все! Ничего больше не хочу! И не смогу ничем заниматься! Одна
— Это правильно, Ангел, я бы тоже, наверное, намылился, но кому я там нужен? Там своих легавых как грязи! Вон, все фильмы по «ящику» только про них и показывают! Да и по возрасту уже поздно, и языков я не знаю. Потом, нужна какая-то зацепка, — у меня и с этим слабовато!
— А ты поезжай как жертва репрессий сексменьшинств. Мне друзья про такую историю рассказывали. — Шмель оживилась, ее лицо обагрилось румянцем. — Представляешь, один парикмахер с такой легендой пытался там остаться, его внимательно выслушали и разрешили остаться до выяснения всех обстоятельств. И куда, как ты думаешь, его поселили? В барак к двухметровым неграм.
— Для проверки, что ли? — Рамиз прекрасно знал об однополой страсти своей давней знакомой, она даже не один раз делилась с ним своими переживаниями. — Пассив или актив, да?
— Ну да! Эти люди его потом спрашивают: проверили? А он им отвечает: проверили, а сам, говорят, очень изменился. — Ангелина дошла за милиционером до того места ее квартиры, где на стене в гостиной между двумя окнами, выходящими на Марсово поле, висела старинная картина с изображением изломанных, словно рогатых, деревьев и красного, словно кровавого, заката. Капитан очень любил из всего немалого собрания Шмель именно эту картину и мог подолгу возле нее простаивать, вглядываясь в потрескавшееся полотно, словно вчитываясь в одному ему заметные слова. — Они говорили, он потом за одного из этих гигантов секса замуж вышел.
— Еще бы! Тут любой изменится! В тюрьме, знаешь, люди тоже со временем наизнанку выворачиваются. — Шалманбеков повернулся к хозяйке и обнял ее за плечи. — Я тебе очень сочувствую, Ангел, поверь. Это честно.
— Да я верю, верю. Ты чего-нибудь хочешь? Чайку-кофейку? Покушать? В постельку? — Ангелина Германовна грустно посмотрела своему гостю в глаза.
— Да нет, я и без угощения обойдусь. — Рамиз убрал руки и полез за сигаретами. — Курить будешь?
— Было бы предложено. Да нет, я — дамские, с ментолом. Чего-то привыкла уже. А иногда на «беломор» как потянет, хоть в ларек беги! — Женщина села на диван из гарнитура восемнадцатого века, выполненного из карельской березы. Когда-то она купила его за бесценок в одном интернате, расположенном в бывшем княжеском дворце, — гарнитур был рассеян по разным помещениям и каким-то чудом сохранился почти в первозданном виде. — Ты знаешь, я в эти дни себя чувствую на грани безумия: то кажется, голос моей доченьки меня куда-то зовет, то будто какие-то тени в квартире качаются. Извини меня за весь этот бред — я иногда даже не знаю, что говорю, — несу какую-то околесицу и не могу остановиться.
— Я думаю, это защитная реакция: тебя собственный организм от чего-то более худшего ограждает. — Рамиз поднес хозяйке зажигалку и закурил сам. Он сел с ней рядом и откинулся на удобную, словно предназначенную именно для него, спинку. — У меня тоже семья. Если я их потеряю, даже не знаю, что сделаю или с собой, или с другими.
— Была бы у меня возможность, я бы их прямо на Марсовом похоронила, чтобы их могилы из своих окон видеть. Это не из-за лени, а чтобы быть все время рядом. — Шмель закрыла глаза и опустила голову. На ее щеках сверкнули слезы.
— Я тебя понимаю. Полностью понимаю. — Шалманбеков глубоко затянулся и выдохнул дым в сторону от сидящей. — Ты хотела со мной о чем-то поговорить?
— Да, об Игоре. Но я постоянно мечусь: может быть, с ним и не надо ничего делать? Я, например, если уеду, так с меня и взятки гладки. А ты тут уж сам с ним разбирайся: может, он тебе действительно блестящее будущее обеспечит? Конечно, если его самого вперед того не замочат. Кстати, он со вчерашнего дня ушел в подполье, — я с ним не могу ни по трубе, ни по пейджеру связаться. Ты, случаем, не в курсе, что стряслось? Уж не запил ли наш самый достойный кандидат?