Год людоеда. Игры олигархов
Шрифт:
И вновь двойственность в интонации: она утверждает или спрашивает? Кумиров обращается в обратный путь… Он просыпается. Он — в салоне собственного автомобиля. Что же за украшения были у его хозяйки? О господи! Они ведь поддерживали ее беспомощную челюсть! Да это же была сама Смерть! «Молись, Игореня! Снаряды ложатся все ближе, как говаривал твой покойный друг и учитель. Неужели я избежал ее? А хорошо ли это? Вот циник! Почему, может быть, как раз кстати? Может быть, твой час уже пробил! А если нет, то тогда кто и для чего тебя уберег? Кто вернул тебя обратно, как ты думаешь? Ну произнеси их имена, не бойся! Что-то ты в последнее время стал таким робким. Какие-нибудь дурные предчувствия?»
— Завтракать
«Опять обширялась, идиотка! — подумал мужчина, всматриваясь в изнуренное женское лицо. — Вот ведь история: за несколько лет превратилась в форменную мумию! Может, ее в музей сдать? Что за радость в этих «колесах»? Впрочем, она ему в таком виде гораздо выгоднее. Но об этом не сейчас…
— Ты чего, девочка, сегодня так рано воспряла? — Игорь привык общаться с Клеопатрой в шутливом, зачастую двусмысленном тоне. — Или приснилось что-нибудь нехорошее?
— Ты знаешь, да, приснилось. — Кумирова тоже умела и даже любила иронизировать, но иногда, а с годами все чаще, природный нрав уступал место приобретенному унынию и обреченности. — Тебе я таких снов не пожелаю! Каждая ночь как экскурсия на тот свет!
— Спасибо, милая, за самоотверженность! Только ты меня и бережешь! — Мужчина перевел взгляд на городской пейзаж, ради которого он и приобрел эту квартиру на последнем этаже «сталинского» дома на Кронверкской набережной. — Пожалуй, кофейку. Надо немного прочистить мозги.
— У тебя неприятности? — Женщина подошла к окну и тоже посмотрела на город, словно используя свое законное право на созерцание тех же объектов, которые привлекают ее мужа, будто бы повторение увиденного Игорем могло оказаться достаточно важным для них обоих. — Что-нибудь произошло? Опять кого-нибудь убили? Костик нашелся? Или что-то с Сашенькой?
— Да, Клера, произошло, и еще как! Но нет, не с нашими. Младшего ищут, старший из Чухляшки в самоволку рванул, сейчас на Выборгском шоссе чудит. Ничего, пусть перебесится! Странно только, что с ними связи нет. Все, что кроме этого, действительно связано с кровавым криминалом. Но ты же этого не любишь? Еще меня, кажется, пасут менты и киллеры. Может быть, сегодня убьют или арестуют, может быть, завтра. Но я тоже на месте не сижу: сегодня же закажу своих заводских конкурентов, — хватит с ними в бирюльки играть! Вот такая политинформация. — Игорь блеснул крупными верхними зубами и прикусил ими заметно вывернутую наружу нижнюю губу. И тут же по своей студенческой привычке добавил: — А что?
— Ничего. Просто ты со мной все меньше делишься своими делами. Наверное, считаешь меня полной идиоткой? — Клеопатра села на красно-белый мраморный подоконник, напоминающий рубленое мясо с костями, и прислонила свое заметно отекшее лицо к бледно-малиновому стеклу. — А может быть, не доверяешь? Я тебя когда-нибудь предавала?
— Ни то и ни другое, дорогая. Нет, я в тебе полностью уверен. Ты по-прежнему мой главный советник по внутренней и внешней политике. Я просто не хочу обременять тебя своими проблемами. — Кумиров прикрыл покрасневшие глаза и откинулся в старинном резном кресле. — У тебя и своих заморочек хватает, зачем тебе лишние перегрузки?
— Меньше знаешь — дольше живешь? — Женщина понимающе улыбнулась и сосредоточила внимание на своих ухоженных серебристо-вишневых ногтях. — Если бы ты знал, Игореня, как я устала быть твоей бытовой техникой, а по большим праздникам сексшопом!
— Не совсем так. — Мужчина словно бы не расслышал последних слов, а вытянул толстую шею и всмотрелся в старый город, будто проверял, все ли там на месте. — Меньше знаешь — больше любишь!
Лицо Клеопатры
Когда Игоря Семеновича спрашивали, чем ему так приглянулся «сталинский» дом на углу Кронверкского проспекта и Кронверкской набережной, бизнесмен привычно подкашливал и объяснял: «Во-первых, дедушка Сталин строил жилье для людей, а тем более последний этаж, — по нашим головам никто не скачет; во-вторых, центр, все рядом: две минуты до Каменноостровского, одна — до Невского; в-третьих, вид из окна: Нева, Петропавловка, Эрмитаж, это воодушевляет; в-четвертых, и это для меня, как вам ни покажется странно, главное, голоса моих соседей — животных. Представляете, четыре часа ночи, а для кого-то уже и утра, город присмирел: машин мало, людей — буквально единицы, и вдруг, среди этой неожиданной для Питера тишины, — рык льва или стон бегемота! Это, наверное, трудно понять, но можно почувствовать, причем надо только правильно услышать то, о чем я сказал, — голоса животных!»
Четырехкомнатную квартиру по соседству с зоопарком Кумиров приобрел через подвластное ему агентство недвижимости «Хижина дяди Тома». Коттедж на Поклонной горе и квартира вблизи Сытного рынка составляли отнюдь не всю недвижимость, которой Игорь Семенович обзавелся за годы приватизации. Впрочем, он не имел обычая афишировать свои владения перед знакомыми, а тем более неизвестными ему людьми. Эту черту Кумирова одни принимали за скромность, а другие — за осторожность.
Из близких Игоря в квартире на Петроградской жила в основном его жена. Старший сын предпочитал резиденцию на Суздальских озерах, а младший, ну что младший? — ему не повезло, как вполне сочувственно выражался все тот же Мстислав Самонравов.
В ближайшие планы Кумирова входило получить, правильнее говоря, купить все разрешения на строительство мансарды и «вырасти еще на один этажик». Тогда он сможет расположить в квартире и зимний сад, и океанариум, о котором уже давно всерьез мечтает.
Игорь оглянулся на дверь, взял в руки пульт и произвел на нем пухлыми пальцами несколько манипуляций. На пульте мигнула красная лампочка, застыла на некоторое время зеленая, погасла, и помещение наполнилось женскими рыданиями. Кумиров нехотя встал, расправил массивные округлые плечи, зевнул и нажал на пульте очередную позицию.
— Клера, лапушка, не принимай все так близко к сердцу, — произнес Игорь и подошел к установленному на старинном высоком бюро компьютеру.
Он вывел систему из периода ожидания, экран монитора стал насыщаться голубоватым светом, и на нем возникли стихотворные строфы:
Дверь, кафель, кабинет, стена, И я все так же у окна, И снова жду, как годы вспять, — Все повторяется опять. Дорога, дождь, асфальт, река, — Я за решеткой, у окна, Трамвай, прохожий, семафор, — Кошусь на темный коридор. Свобода, знал ли я тебя За неприступностью окна? Как ты одна теперь нужна! Как я хочу, хочу тебя!