Год Мамонта
Шрифт:
Окружающий мир опасен, а для женщин — тем более, не так ли.
Хорошо, пуст ее убьют разбойники или съедят тигры… нет, тигров в Ниверии нет… или есть?… ну, во всяком случае, волки точно есть. Но тут дело в том, что если она не найдет воду, она просто умрет от жажды, еще до того, как кто-нибудь соберется ее убивать или есть.
У нее есть с собой деньги — сто золотых! Поясок под мешком висящим платьем, а на пояске кошелек. А в кошельке деньги. А в деньгах счастье, если верить некоторым купцам, и тем, кто некоторым купцам завидует. И что же? Ни разу в жизни она не нанимала карету — не знает, как это делается. Ни разу не сняла комнату в таверне — не было необходимости. Ни разу не заплатила за ужин — княгиням ужин
Почему она просто не попросила у Зигварда карету и конвой? «Куда же вы намереваетесь ехать?» «К любовнику». «Нет, пусть лучше он сюда едет, а то разговоров не оберешься». Даже такая шутка, невинная и равнодушная — оскорбление любви! Нет. Можно было послать служанку нанять карету и конвой. Тут же об этом знал бы весь дворец, и снова были бы шутки. Можно было попросить Шилу, но Шила обязательно увязалась бы ехать с ней! И Фрика решилась попросить Редо, но, оказалось, он сам куда-то уезжает, в противоположную сторону! Даже Редо не пришел на помощь. Возможно, это знак свыше. Возможно, так оно и должно быть.
Можно было остановить прохожего или прохожую, но тут же — либо сообщили бы во дворец, либо вывезли бы за город и отобрали бы деньги. Ибо счастье вовсе не в помощи ближнему, как пытается утверждать Редо, а в деньгах. Отсыпьте-налей-те-постройте-наговорите мне счастья на сто золотых! Восемьдесят профилей Жигмонда и двадцать Зигварда — за меру счастья!
А то ведь еще вот что — кто-то ведь и отговаривать начнет! Вот Зигвард к примеру — придет и начнет отговаривать. Мол, ты ему не нужна. Или он тебе не нужен. Не желаю, чтобы это обсуждалось. Не желаю.
Впереди послышалось журчание. Вскоре палка стукнулась о деревянный настил. Фрика дошла, как ей показалось, до середины моста и осторожно двинулась к его краю, неся в руках башмаки. Оказалось, что шла она по диагонали, а у моста не было перил, поэтому она все-таки свалилась в воду, чудом избежав камней.
Ручей оказался почти рекой, не слишком бурной. Фрика выпустила башмаки, вынырнула, и поплыла к противоположному берегу, ощущая течение левым боком и сжимая в правой руке палку. Доплыв до берега, она постояла по пояс в воде, пригибаясь и набирая воду в рот, а затем выбралась, расцарапав руку, локти, и обе ноги о какие-то камни и колючки, и двинулась вдоль берега обратно к мосту, вздрагивая от холода. Внезапно солнечное тепло, обязанное сушить одежду, куда-то пропало. Фрика подумала и поняла, что находится под мостом. Она повернулась и сделала несколько шагов. Тепло возобновилось, и Фрика стала продвигаться по склону вверх. Решив, что она забралась достаточно высоко, она повернула налево и вскоре ударилась лбом о край моста и подпорку. Палка прошла справа от подпорки. Это потому, что палкой надо водить из стороны в сторону все время, а не иногда.
Снова оказавшись на дороге, Фрика подумала — не зачерпнуть ли воды? Все путешественники носят с собой воду. Надо зачерпнуть. Но чем? Она отправилась дальше.
Когда долго идешь относительно ровным шагом по дороге, невольно входишь в ритм, и мелочи, вроде боли в сбитых ногах и плече, жажда, голод, и даже дурные мысли — куда-то исчезают. Человек превращается в автомат, а тут еще какая-то песня привязалась:
Минуя и ахи и охиСбираю любовные крохи,И роясь то в памяти, то в сундукахГде потные ползают блохи,Я, ах, вспоминаю вас, дерзостный, ах!Какая-то отчаянная глупость, на очень глупую мелодию, но очень попадает в ритм, завораживает. Платье высохло, и вскоре зубы перестали стучать от холода.
В таком ритме Фрика прошагала до самого заката. Дорога была хороша. Споткнулась и упала она, ссадив правую коленку, только один
Судя по резкому похолоданию, солнце зашло. Фрика продолжала шагать, намечая палкой путь. Цемент стремительно остывал, и босоногой Фрике пришлось перебраться на траву рядом с дорогой, и только стучать по дороге палкой, чтобы не потерять ее. Но и трава была холодная. Все-таки ранняя весна — не лето, в этих широтах.
Зря она бросила башмаки. Надо было их попытаться надеть — прямо в реке. Теперь она замерзнет насмерть до того, как умрет от жажды или будет убита человеком или медведем.
Позади послышался стук копыт и грохот колес. Поравнявшись с ней, транспорт остановился.
— Куда идешь, тетка? — спросил голос, принадлежащий, вероятно, подростку. Впрочем, по голосам трудно судить — голос Зигварда, к примеру, за семнадцать лет нисколько не изменился.
— На юг, — ответила она. — Не подвезете?
— Отчего ж не подвезти, подвезу, — с вызовом сказал подросток. — Не на самый юг, но до Сиплых Ручьев запросто. Меня там ждут друзья. Запрыгивай.
Она застучала палкой и двинулась на звук его голоса.
— Да ты, тетка, слепая? — спросил подросток. — Что ж ты по дорогам шляешься, солнце уже зашло, скоро темно будет, как у артанца на душе. Ладно, сейчас я тебе помогу.
Он спрыгнул и приблизился. Фрику взяли за руку и повели.
— Ногу поднимай. Ставь. Давай подсажу. За поручень хватайся. Да не там, вот здесь. Противно, небось, быть слепой, а?
Фрика поняла. Это была не карета, но открытая двухколесная колесница, какие в моде у богатой молодежи, запряженная одной лошадью. В колеснице можно только стоять, или сидеть на полу.
— Понеслись, — сказал подросток запальчиво. — Ты не бойся, я езжу быстро, но внимательно.
Послышался щелчок кнута и колесница рванула с места. Фрика вцепилась в поручень, идущий вдоль переда колесницы. В лицо ударил ветер.
Колесницу подбрасывало и кренило в разные стороны.
— А мы не перевернемся? — спросила Фрика.
— Не ссы, тетка, — сказал подросток. — Авось доедем целые.
— А таверна есть в Сиплых Ручьях?
— Еще какая! Конечно. Именно туда я и еду. А зачем тебе таверна?
— Ночь провести.
— А деньги у тебя есть за комнату заплатить?
— Денег у меня немного, — сказала Фрика.
Через четверть часа колесница замедлила ход и покатилась по каким-то холмам, вверх-вниз, и Фрика поняла, что с основной магистрали они съехали. Да и колеса больше не стучали, а шуршали и шипели — по утрамбованной глине и гравию. Вскоре Фрика почувствовала запах дыма. Цивилизация.