Год, прожитый по-библейски
Шрифт:
Я думаю, это ключевая мотивация креационистов – потребность чувствовать себя значительнее. Помню, как Марк Луй, пиарщик из Музея творения, говорил: «По теории эволюции, мы – результат случайных процессов. И тина на пруду – этап нашего развития. Говоря так, мы обесцениваем человечество. Если оно продукт случайностей и беспорядочных процессов, как это поможет молодежи найти цель и обрести надежду?» Но, раз я никогда не перейду в креационизм, придется искать достоинство, самоуважение и святость даже при таком низменном происхождении.
Наставь
День 78. Я стал чаще надевать солнечные очки. В Библии не нашлось запретов на их счет, а борода, которая доросла до кадыка, в сочетании с ними выглядит как-то моднее. Больше в духе продюсера инди-музыки, чем хасида. Сегодня я взял очки на детскую площадку, куда мы пришли с женой и сыном. Джули читает журнал People, сидя на скамейке, а я присматриваю за Джаспером.
Он хочет на качели.
– Хорошо, одну секунду, – говорю я.
Достаю бутылочку антибактериального средства, пристегнутую к коляске. Эти детские площадки – рассадник микробов. Протираю цепь с левой стороны качелей и приступаю к правой. Джаспер ноет, он уже хочет качаться.
– Почти готово, – говорю я.
Джули поднимает взгляд от журнала и видит битву в разгаре.
– Эй Джей, – говорит она, – шлем.
«Шлем» – кодовое слово Джули, которое она говорит, если я веду себя как безумный родитель, склонный к гиперопеке. Мы много ссорились по этому поводу, и она решила, что легче выразить свою позицию одним словом: шлем. Ее выбор не случаен: однажды я на полном серьезе искал в интернете цены на шлемы для младенцев.
Просто дети такие хрупкие, понимаете? Только тоненький череп защищает их мозги от асфальта. А чтобы накопить иммунитет, у моего сына было всего два года.
На прошлой неделе мы с Джули поссорились из-за того, что я не хочу отдавать сына в некий «Международный детский сад». Туда отправляют своих детей многие сотрудники ООН.
Просто я не хочу, чтобы Джаспер слишком увлекся культурой других стран. А то еще захочет жить за границей, когда вырастет.
– Ты шутишь, да?
– Нет, я хочу жить с ним в одном городе.
– И поэтому боишься отдавать его в тот детсад?
– Да.
– Маразм.
Джули сказала, что надо успокоиться. А то я буду резать сосиску на кусочки для девятнадцатилетнего парня. И пойду вместе с ним на выпускной. Тогда-то она и выбрала кодовое слово.
Может, она права. Может, мне следует относиться к Джасперу примерно как Бог к людям в Библии. Он дал нам свободу воли. И определенный контроль, потому что хотел, чтобы мы могли делать собственные ошибки и добиваться собственных побед.
Может, и так. Но я не могу. Не могу пустить ребенка на нестерильные качели с миллионами микробов. И я прыскаю еще немного средства на правую цепь. Джули качает головой.
Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить
День 80. Семья в расширенном составе прибыла на поздний обед в квартире дедушки в центре города. Встреча посвящена памяти бабушки, которая умерла два года назад. Это наш собственный светский ритуал – раз в год мы собираемся и вспоминаем. Бабушка была замечательной женщиной – умной, веселой, элегантной, чересчур организованной (ее шестерым детям были присвоены разные цвета, и каждый получал полотенца этого цвета, писали им записки и так далее).
И она была совершенно не религиозной. Семью она считала альфой и омегой, поэтому никак не могла понять, как Авраам почти принес в жертву Исаака на вершине горы.
– Как отец мог даже подумать об убийстве сына? – спросила она однажды, когда я был еще маленький. – Ужасная история.
А когда Кейт перешла в ортодоксальный иудаизм, бабушка – ни на минуту не переставая любить дочь – сделалась не просто светским человеком, но и активной противницей религий.
Помню, как на 57-й улице мимо нас прошел хасид, упакованный в черные пальто и шляпу. Я посмотрел на бабушку, которая сердито, если не сказать злобно, уставилась на мужчину, – и заметил, как она показала ему язык. Буквально на миг, со змеиной быстротой.
– Что это было? – спросил я.
– А я таким всегда язык показываю.
– Думаешь, он видел?
– Видел. Он знает.
Настоящая ненависть к религиозному фундаментализму противоречила ее вежливости и элегантности. Я часто задаюсь вопросом, что бы она сказала о моем эксперименте.
За обедом собрались все, включая и Кейт, и тетю Марти из Беркли, веганку и феминистку.
Марти сурово указывает мне на политически некорректные религиозные термины, от которых нужно отказаться.
– Избегай слова sacred – «священный»: у него тот же корень, что и у sacrifice – «жертвы». Как в «жертве животных».
– Хорошо.
– А «благословлять» – bless – это от староанглийского bletsian, «святить кровью». Так что и его не используй.
– А как насчет слова «Библия»?
– Здесь я не уверена.
– Происходит от греческого «библос» – папирус. Сделана из трупов растений.
– Может, его тоже стоит исключить.
Кейт тоже вносит предложения насчет культуры речи. Прямо перед обедом Джаспер хочет показать мне волшебный трюк – прыжок с ковра на деревянный пол. Он тянет меня за брюки и говорит:
– Эй Джей! Эй Джей!
– Я смотрю.
– Он называет тебя по имени? – спрашивает Кейт.
– Да, мы хорошо знакомы.
Я пытался склонить Джаспера к более традиционному «папе» или «папочке», но он настаивает на Эй-Джее. Пришлось привыкнуть.
– Дети не должны звать родителей по имени, – говорит Кейт. – Это неуважительно.
Возможно, она права: в библейские времена не было неформальных отношений между отцами и сыновьями.
Джаспер нарушал заповедь «почитай отца своего», а я и не подозревал.