Год совы
Шрифт:
Дом брата Влад нашел нескоро: города в их области и так традиционно просыпались поздно – учреждения работали самое раннее с девяти, а часто и с десяти, – а Серые Воды и вовсе были одним из самых «совиных» мест, и даже в девятом часу утра прохожих было еще немного, и не все из них могли мало-мальски адекватно и ясно объяснить, где же эта Авиационная. Наконец Владу попался прохожий, который держал путь в те же края, и они вместе долго шли по застроенной однотипными кирпичными двухэтажками широкой пустой – без единого деревца – улице. Наконец он добрался, зашел в нужный дом и позвонил в пятую квартиру.
Дверь открыла молодая женщина с помятым, невыспавшимся,
– Торговцев не впускаем. До сви…
– Я к Алексею.
– По поводу?
– Я его троюродный брат.
– Заходи. – Она с легкостью распахнула дверь и показала на коврик, на котором надлежало разуваться. – Тихо только, дети еще спят. Сейчас он выйдет.
И он вышел – без рубашки, свежевыбритый, протянул Владу свою широченную ладонь лесоруба и показал жестом, что следует проследовать на кухню.
– Я до тебя дозвониться не мог.
– А как нашел? – Алексей почесал свежевыбритый подбородок.
– Сосед кому-то позвонил и спросил, куда вы переехали.
– Ага, ну ладно. Что случилось-то? Достала тебя маман?
– Не то слово. Поэтому ночью и явился.
– Давно надо было, Морковкин. Жрать хочешь?
– Да не до того мне.
– Жить где собираешься?
– А съемные хаты есть? Я ноутбук с собой привез, работать буду, лишь бы интернет был. Денег на первое время взял.
– Сколько?
– Не считал, там тысяч семьдесят навскидку. Я просто после той истории от матери все прятал под паркетину.
– Нормально. Тогда… – Алексей вынул из кармана пиджака, висящего на спинке стула, ключи. – Поезжай на Теплую, вот тебе ключи. Я топить приходил дня четыре назад, сейчас тепло, дом остыть сильно не должен. Обустраивайся.
– А как же съем? – покосилась на них стоящая в дверях та самая женщина с невыспанным лицом.
– Наталья! Дом мой! Кого хочу – того туда и пускаю.
– Ну да, каждого халявщика…
– Я ж не задаром там жить собираюсь, – вмешался Влад.
– Тем более что мы можем сдать полдома. Целый дом будет трудно сдать.
– Н-ну ладно… – протянула она недовольным тоном. Влад не был знаком с этой Натальей, но она ему уже не понравилась.
– Да ты не бесись, – добродушно пробасил Алексей, когда она удалилась в сторону ванной. – У нее панический страх, что меня выгонят с работы и нам не на что будет детей кормить. Самой-то зачем работать, действительно?… При этом выносила мне мозг, что нам нужно уезжать с Кувецкого поля: детям, дескать, поиграть не с кем.
– Я вообще-то завтра на собеседование собиралась! – донеслось из соседней комнаты.
– Завтра суббота, какие нафиг собеседования!
– Пятница, – поправил Влад.
– А, да. Точно. Ну, поезжай, в доме все есть. Пожрать сам купишь. Мебель мы не перевозили, шмотье у тебя с собой, постельное белье в комоде найдешь. Телефон не отключен, интернет работает. Вечером я к тебе заеду после работы.
– Спасибо.
– Давай, держи хвост пистолетом. И это, номер смени. А то тебя найдет твоя авторитарная maman и устроит разнос нам с тобой и всем, кто попадется под руку, а за тобой приедет и утащит за ручку назад в город. И посадит под замок.
– Не стебись, – проворчал Влад.
– Да ладно, не буду. Поезжай, короче. С соседями сам познакомишься.
– Зачем?
– Там такие же сычи живут, как и ты. Будет у тебя хоть какая-то компания. Может быть.
«Сычи – это хорошо», – думал Владислав Микуров, направляясь вниз по Авиационной в сторону автобусной остановки. Потому что любое существо гораздо комфортнее себя чувствует в обществе себе подобных. А поскольку тому, кого в последние годы в интернете стало принято называть «сычом», для благоденствия нужно лишь,
Больше никто не отдаст дорогие колонки от компьютера какому-то пятиюродному племянничку младшего школьного возраста, не вынет из тумбочки лично заработанные деньги с формулировкой «ты еще маленький деньги свои иметь и тем более от матери прятать», не потащит в единственный выходной на дачу стоять кверху задницей на солнцепеке, ковыряясь среди жуков и червяков в вонючем мокром перегное. Кончатся истерики о зловредном влиянии интернета на духовность и несъедобности жареной картошки. И уж точно не будет несанкционированных уборок в комнате, после которых из нее исчезало все, что «ребенку не нужно» – то есть все, что этого уже двадцатилетнего «ребенка» интересовало. Эта «жизнь» казалась Микурову самой вонючей задницей в мире еще с младшего школьного возраста, когда до него начало доходить, что в семье отчаянно не желают, чтобы он вырос, и собираются вечно держать в доме маленького безвольного ребенка, которым можно сколько и как угодно помыкать, регламентируя даже процесс справления нужды. От непоправимой деформации психики спасала лишь недюжинная хитрость, позволявшая проворачивать всякие вольности, но чем дальше в лес и чем бурнее развивались информационные технологии, тем крепче закручивались гайки. Купленные Владом на собственные деньги вещи отдавались разным седьмым, восьмым и пятьдесят четвертым водам на киселе. На завтрак неизменно подавалась отвратительная каша – до четырнадцати – четырнадцати, ад раскаленный! – лет – манка, потом овсянка, и только попробуй воротить нос. Просмотр по зомбоящику чего-либо, кроме новостей, карался как минимум часовой нотацией. Встать в субботу позже восьми, а в воскресенье – девяти утра – невозможно. Книг, кроме учебников, русской классики (изжеванной до дыр) и того, к чему мужчина в любом возрасте и щипцами не притронется, в доме не было, и пронести их было невозможно. Он уже и сам не понимал, как он умудрился не спятить окончательно.
Дребезжащий бело-голубой ПАЗ вез его домой. В то место, которое теперь можно было называть домом. Дрова нашлись в сарае, лопата – одолжена у соседа Егора, того, который расчищал снег перед гаражом рано утром. Неописуемо вредная лапша «Анаком» обнаружилась в расположенном на повороте на Рыбацкую супермаркете. Наконец он, не раздеваясь, рухнул на неразобранную кровать, накрылся собственной курткой, брошенной на нее же, и провалился в усталый счастливый сон.
I
На тридцатое мая в прогнозе передали плюс тридцать четыре. До этого было три раза по тридцать два градуса – в тысяча девятьсот шестом, двадцать третьем и сорок втором годах. А тут сразу тридцать четыре – рекорд будет перекрыт сразу на полтора градуса.
Метеорологом, климатологом или синоптиком Егор Ахмелюк не был, однако же не поленился пойти на областной информационный сайт, открыть там раздел «Климат» и найти список температурных рекордов по городу Серые Воды. Самым жарким майским днем в истории было 20 мая 1923 года со значением +32,5 градуса. Впечатляюще. Еще более впечатляет, что ровно через десять лет в этот же день было почти минус восемь. А еще самый жаркий день все тех же 1923 и 1942, а также 1944, 1957, 1966 и еще каких-то лохматых годов тоже был в мае, а в 1992-м – вообще в сентябре.