Год тигра и дракона. Осколки небес
Шрифт:
– Что скажешь, свояченица? Казнить ли мне Сыму Синя во второй раз – или же помиловать и дать eму возможность лишиться головы у меня на службе, как и подобает благородному и бесстрашному мужу? жели ты его простишь, тогда можно и подумать, а коли нет – так и говорить не о чем. У нас аккурат большой жертвенный треножник пустует, возьмем его да и сварим. А?
Небесная дева шутку не поддержала и вымолвила строго:
– Никакого серьезного вреда Сыма Синь мне не причинил.
– Хотя мог, - фыркнул Лю.
– И наверняка хотел.
– Этот несчастный более и в мыслях не посягнет на то, что принадлежит Сыну Неба, - пробормотал «покойник», но глаз не опустил.
– Все равно – я его прощаю, – трезала Татьяна.
– И разве принято казнить во втрй раз?
– Вобще-т – да, – доверительно прсветил ее Хань-ван. – Хоть в десятый. Прст д второг раза бычно не доживают. Но нашего Сыму и впрямь любят Небеса… Однако есть вторая беда, братец Сыма. В книге моих деянйя, которую пишет прекрасная Тьян Ню, уже записано, что сайского вана я казнил, а голову его повелел выставить на базарной площади. Ума не приложу, с этим-то как быть? Сестрица, загляни в свиток, напомни: как там написано-то?
– «Въехав в Лиян, он казнил Сай-вана...»
– Во-от! Слышишь, Сай-ван? Казнил я тебя. Уже.
Из всех присутствующих, наверное, только сам Сыма Синь понимал, зачем Лю продолжает этот издевательский разговор, чего он добивается. Качнув головой, цинец едва заметно улыбнулся и молвил:
– Так ведь, государь, разве в этой книге названо мое имя? Этого несчастного в записи твоих деяний поименовали просто Сай-ваном. И если Сай-ван воистину был казнен, разве тень его помешает этому человеку начать новую жизнь? Если Хань-ван даст своему слуге…
Лю сверкнул глазами и поднял ладонь, останавливая его речь.
– Довольно. Сестра Тьян Ню, запиши так: «Он послал своего полководца ань Синя на восток против княжества Ци». Отныне ты служишь мне, Хань-вану, Синь из рода Сыма, а потому зваться будешь – Хань Синь. Отправляйся на восток и завоюй Ци – и тогда станешь Ци-ваном. Человеку хитроумному и доблестному, любимому Небесами, не составит труда совершить этот подвиг, верно ведь?
Он поманил к себе Фань Куая и демонстративно спросил его, будто запамятовав:
– Напомни, братец Фань, сколько храбрецов пошли за мною, когда я решил захватить уезд Пэй?
– Почти лян, государь, хотя… не, ляна-то у нас не набиралось. Десятка два всего парней-то было поначалу.
– Слыхал, Хань Синь? С двумя десятками удальцов я из черноголового босяка стал Пэй-гуном. Если уж я сумел,так ты, муж благородый и образованный, отмеченный талантами,тем паче сможешь. Хэй, дайте Хань Синю коня, доспехи и хороший меч! Да,и знамя ему нарисуйте! А в придачу бери сотню моих молодцов – я не жадный. У меня и того не было. Захватишь Ци и приведешь мне войско на помощь, чтобы мы вместе ударили по Сян Юну – и тогда я при всeх, обратившись лицом к северу, назову тебя братом. Ну, а если нет – значит, не судьба. Лады?
Новоименованный Хань Синь
– Заметано, государь.
В наступившей тишине снаружи донеслись жалобные вопли чусого посла, будто знамение начала нового славного союза.
Посланник вана-гегемона успел до дна испить чашу невезения, пока Лю Дзы о нем не вспомил,и не перечесть, сколько раз бедняга успел попрощаться с жизнью и проклясть тот день и час, когда вызвался доставить письмо Сян Юна его сопернику. Особенно когда Хань-ван это самое письмо удосужился прочитать. орошо хоть не вслух.
На ногах посланец на тот момент уже не стоял, и если б не дюжие xаньские молодцы, крепко державшие его за локти, то и вовсе повалился бы ничком. Хотя лупцевали чусца аккуратно и побили в итоге ровно до такого состояния, когда либо палача к нему посылать, либо лекаря – в зависимости от настроения и приказа повелителя.
– А ты сам-то, братец… - Хань-ван осекся, изобразил смущение при взгляде на растрепавшиеся седины несчастного посла и поправился: - Сами-то вы, дядюшка, читали, что мне любезный мой брат написать изволил? Нет? Что-что? Не осмелились? Ну так послушайте теперь, с чем вы ко мне приехали. Командующий Фань, прочти-ка вслух.
И этак небрежно, словно дохлую мышь за хвостик, взял развернутый свиток за уголок и своему побратиму протянул. Тот поглядел, наморщил лоб, сконфуженно прочистил горло и спросил жалобно:
– Братан… государь,то есть… Мне вот прям так и читать?
– Так и читай.
– , может,того-этого… кто другой зачтет?
Могучий ланчжун затравленно огляделся по сторонам, перекладывая свиток из одной огромной ладони в другую так, будто не сшитые бамбуковые плашки держал, а полосы раскаленного железа.
– Может, у Люй Ши получится красивше?
– А Люй Ши молод ещё такими словами уста свои осквернять, - ухмыльнулся Хань-ван.
– Ну, коли стесняешься, так давай я сам. Ну-ка...
У несчастного пoсла и без того едва державшаяся в теле душа утекла в пятки окончательно. Нет, он не вскрывал по дороге кожаного футляра, не ломaл печать и не читал письма вана-гегемона, но не нужно было слыть великим мудрецoм, чтобы знать доподлинно – ничего хoрошего чуский государь ханьскому не напишет.
Лю Дзы, беззвучно шевеля губами, пробежал глазами по четким, будто ряды готовых к бою воинов, столбикам иероглифов, выстроенных искусной кистью Сян Юна в почти боевые порядки – и наморщил нос. Вроде непринужденно и будто забавляясь – вот только смеяться никому в палатке не хотелось, ни над Хань-ваном, ни вместе с ним.
– как звать-то вас, почтенный дядюшка? – вдруг спросил он посланца, словно толькo что вспомнил, что прежде чем казнить человека, надо хоть имя его узнать.
– Ваш пленник зовется Ван Лин, Хань-ван.