Год трёх царей
Шрифт:
Кое-как определили состав — кто-то самоустранился — кто то напротив охотно выразил согласие. И вот наконец оно состоялось.
Особое присутствие состояло из председателей департаментов и заинтересованных министров.
…Фон дер Лауниц, фон Раух, князь Путятин; фон Нейгардт по прозвщу «немецкая сосиска», генерал Юзефович… А также его дядья — что Георгия несколько беспокоило — люди они властные, разойдутся — так и кулаком по столу бахнут…
Ведь если что — придется чего доброго указать родственникам на дверь.
Пришло аж четыре великий князя. Явились Михаил Николаевич
…Доклад комиссии длился около двух часов. Картина злоупотреблений, всеобщей коррупции, безграмотности и пренебрежения должностными обязанностями, развернутая обер-прокурором, была всеобъемлющей и доказательной. Все молча слушали. Михаил Николаевич сидел, сдвинув брови и уставившись в пол. Вышнеградский периодически пытался делать какие-то записи. Мясистое лицо Алексея Александровича то бледнело, то наливалось кровью. Павел Александрович сидел в скорбном молчании. Он, кажется, был сам не рад что напросился.
Потом объявили получасовой перерыв.
К Кони подошел Победоносцев…
— Однако слышал я ваши выводы, — мрачно сказал Константин Петрович. — Ведь там не о конкретных мерзавцах речь, а про испорченность целого ведомства!
Можно ли такое в суд?!
— А как же? — удивился Кони, оглядываясь на молодого царя. — Неужто оставить виновных без наказания?
— Кабы только виновных! Кабы только об отдельных фактах разговор! — печально всплеснул руками Константин Петрович. Ведь судить не людей нужно — систему. Разве мыслимо такое? И покачал головой.
Заседание возобновилось. Начались прения.
Вначале слово взяли великие князья.
— Тут нечего долго обсуждать! — заявил Владимир Александрович. Под суд. Всех!
— Судить бы их всех по Военно-Уголовному уложению, шельм этаких! — припечатал Михаил Николаевич.
На лице Кони при этих словах обнаружилось выражение грусти и сожаления — старый либерал не одобрял излишней безжалостности.
Алексей Александрович хотел что то сказать — но лишь махнул рукой. Кажется ему было стыдно за Посьета.
Но нашлись и те кто высказался в защиту.
Взявший слово Ванновский упирал на дисциплину и единоначалие.
— Я буду говорить с позиций военного, — басовито по-генеральски гудел он.
В армии едва ли не главный стержень — это вера в командиров сверху донизу. От фельдмаршала до ефрейтора — но нижестоящий не смеет усомниться в вышестоящем — в том что он не просто старше по чину — но обладает истинным, и не побоюсь сказать — священным — правом приказывать и требовать исполнения. А мы не ефрейтора или околоточного судить собираемся — министра!
Можно ли допустить привлечения министра к судебной ответственности за небрежение своего долга? Доверенное лицо государя, ближайший исполнитель его воли, министр стоит так высоко в глазах общества
«Худой министр есть ошибка государева: должно исправлять подобные ошибки, но скрытно, чтобы народ имел доверенность к личным выборам царским».
И в связи с этим я полагаю в качестве наказания был избран строгий выговор с увольнением от службы.
А что до судебного преследования — то ему надлежит подвергнуть непосредственных виновников — машинистов, что разогнал литерный состав сверх допустимой скорости, поездную обслугу что допустила грубые ошибки…
— То есть как «выговор»?! — поднялся с кресла император. — Выговор… и только? Удивляюсь! Извините господа — а никто не забыл что речь идет о гибели царствующего государя??
Бывший министр финансов Александр Аггеевич Абаза — хитрый и умный старец взяв слово начал что называется мягко стелить.
— Ваше величество — мягким басом зажурчал сановник. Господин Посьет, несомненно, виноват и привлечение его к суду является делом элементарной справедливости. Но кроме законов правосудия есть еще его обычаи и порядок производства… Вина его была очевидна сразу после трагического крушения. Но тем не менее, он еще месяц пробыл министром, а, получив отставку, был назначен в Государственный совет.
С чего бы ему заступаться? — пожал мысленно Георгий плечам. Или… за себя боится Александр Аггеевич?! Ибо уже давно поговаривали что используя конфиденциальные сведения из министерства он тайно играет на бирже — да еще на казенные средства.
— Таким образом мы видим что верховная власть в лице Регентского совета, — разъяснял Абаза, — простила господина Посьета — коль скоро он не был тогда арестован или изгнан со службы с позором. И стало быть со стороны особого присутствия карать его было бы неуместно…
— Позвольте Александр Аггеевич уточнить — где и когда лично я или другие чины Совета прощали Посьета, в устной ли письменной форме? — не вставая откомментировал Георгий.
Я этого не помню!
Господа — обратился он к собравшимся.
(«Нет — за шкирку и встряхнуть как щенков нашкодивших — иначе дела не будет!»)
У Российской империи есть не так много краеугольных камней — и среди них — законы и правосудие… И никто, — сказал Георгий, — не должен умалять силу законов; законы должны действовать механически; то, что по закону должно быть, не должно зависеть ни от кого. Даже от меня — вашего государя императора. Как говорили древние «Dura lex, sed lex.» [12]
12
«Суров закон но таков закон» (лат.)