Год - тринадцать месяцев (сборник)
Шрифт:
— А сам из каких краев будешь? — перескакивает на меня старуха.
— Из Хыркасов.
— Да чей же будешь-то?
Объясняю.
— А как же, знаю, знаю! Вместе с твоей матерью росли — я ведь и сама из Хыркасов. Да уж, верно, лет двадцать там не была. Да как-то, почитай, кабырские и все окрестные чуваши из одного племени — лесного.
Сказавши это, старуха как-то враз успокоилась, села в сторонке на лавку, расправила на коленях складки длинного льняного платья. Но недолго она молча просидела.
— Нас шестеро девок было у отца, а ни одной вот не пришлось в Хыркасах остаться, — говорила она живым, быстрым и приятным голосом. — Я самая младшая была, и десяти годов не исполнилось, как умерли друг за дружкой отец с матерью и перестал идти дым из трубы нашего
— Ну, мама, будет, дай человеку поесть, — перебил Бардасов.
— А я то и говорю: кушайте на здоровье, сейчас и турых подам. — И она легко поднялась, сходила в сени за крынкой простокваши. Я подумал о своей матери. Она у меня не так еще стара годами, как Анна Петровна, но не так легка и проворна на ногу, часто похварывает, а вот приходится жить одной. Но как в сущности похожи судьбы женщин, наших крестьянок, переживших войну. Анна Петровна проводила на фронт своего мужа, и моя мать, и так они остались одни с детьми, и как будто кончилась вся их жизнь, потому что после Дня Победы уже ожидать им было некого. А работа, пусть ее и много, пусть она и непосильная порой, не может убить в человеке всех надежд. И вот кажется им, что они, прожив лет по шестьдесят, и не жили будто. Да разве это и не так? Но и увериться в этом тяжело, вот они и рассказывают так охотно свои судьбы, надеясь найти в них те светлые минуты, ради которых и стоит человеку жить на земле. И не такая ли именно минута выпала на долю Любы?..
6
И вот сын ее — Генка…
Он просит, чтобы я прочитал письмо Люси, его недавней жены.
«Петя, милый!..»
— Кто такой Петя?
— Ее школьный товарищ, первая, так сказать, любовь. — И Генкино лицо искажается мучительной, болезненной гримасой.
Читаю дальше: «Уже полгода нет от тебя ни весточки. Где ты? Что с тобой? И знаешь ли ты, какую я здесь выкинула глупость? Вышла замуж. В нашу деревню приехали электрики проводить свет. Вот я и познакомилась с одним парнем. Сначала он мне каким-то смешным показался. Длинный, как жердь, молодой, а уже лысый, хотя на лицо и симпатичный. Он много читает книг, с ним легко разговаривать, интересно спорить, и он показался мне очень умным человеком. Я полюбила его как-то вдруг, каким-то непонятным порывом. Да что я, девчонка! Даже мой отец полюбил его как родного сына. Конечно, я рассказала ему все честно и о тебе, про все, что у нас с тобой было, ведь я обманывать не умею. Увидел бы ты, как он мучительно переживал. И я впервые стала винить себя и обозлилась на тебя. Зачем я верила, глупая, твоим словам…
Сейчас я живу в Кабыре. Мать моего мужа умерла три месяца назад, и мы живем одни. Изба просторная, что тебе клуб. Мне сначала тут очень понравилось, а теперь этот дом мне опостылел. Мой муж работает электриком, ездит по району, дома бывает один раз в неделю, и я сижу одна в четырех стенах, как в тюрьме. На работу я не устроилась, здесь нет места ни в клубе, ни в библиотеке. Ездила даже в райком комсомола, а они только разводят руками и говорят: «Подожди». Но сколько ждать и чего? Целыми днями читаю книжки и уже одурела от чтения, все противно стало. Такая скучища, хоть вешайся. И зачем я вышла замуж? Он там носится по белому свету, а я здесь сижу, как собака, дом стерегу. Неужели это и есть супружеское счастье?
Петя! Никогда не женись, если будешь так содержать жену — она от тебя сбежит. Ты еще на заводе работаешь? Когда пойдешь в отпуск? Приедешь ли в Сявалкасы? Напиши мне на старый адрес. Всего тебе хорошего, Петя. Будь счастлив. Люся».
Я сложил листок, сунул его в конверт и протянул Генке. Он взял письмо брезгливо, как жабу какую, бросил на стол.
Я чувствовал, что Граф ждет от меня каких-то слов, но что я мог сказать? Партийным работникам часто приходится вникать в разные семейные неурядицы, но в нашем райкоме, я знаю, только один Красавцев разбирает эти вопросы с какой-то страстью, с удовольствием, влезает в семейные
— А как попало письмо к тебе?
— Случайно. Однажды мастер попросил пособие по электротехнике, а я вспомнил уже по дороге. Ну, пришлось вернуться. Люся сама и подала мне книжку, да еще в газетку завернула. Машина наша уже ждала меня на дороге, шофер сигналил. Я побежал, но будто кто меня дернул — обернулся. Люся стоит у ворот, за горло себя тискает, и такая бледная. «Что, кричу, с тобой?» Она только махнула так рукой и ушла. Конечно, я ничего не понял, а когда мастер мне письмо отдал, а я прочитал — конверт-то был еще не подписан, я все понял. Что делать? Побежал к мастеру отпуск просить. Ни в какую. Электриков не хватает, работа срочная. Тогда я заявление написал, мастеру отдал и в тот же вечер двинул в Кабыр пешком. Всю ночь топал. Было время подумать, правда? Только все ни к чему оказалось. Пришел, на крыльцо вскочил, а на дверях замок висит. Ключ из-под порога достал, а у самого руки трясутся. А тут еще индюки голодные налетели. Наподдавал я им, разогнал, вошел в дом, а на столе записочка белеет. Я уж понял, что там написано. «Давай, Гена, забудем, как мы жили вместе, забудем навсегда». Вот и все…
Генка помолчал, побарабанил пальцами по столу, искоса взглянул на конверт.
— С того самого утра я прямо-таки ненавижу всех баб на свете. — Он криво ухмыльнулся. — Жди меня, и я вернусь!.. Как бы не так! В сытой жизни ждать, оказывается, труднее, тут другие правила. Или не так?
Я пожал плечами. Надя, моя Надя стояла у меня перед глазами. Что она сейчас делает? Нужно сегодня же написать ей письмо…
— …да чего ждать, если есть в запасе всякие Пети, Васи, Коли, которые испортили их еще в десятом классе! Какие тут могут быть понятия о чести, о супружеской верности! Ты к ней с самым чистым сердцем, а у нее в душе какие-то змеиные помыслы. И это в восемнадцать лет! Нет, просто какая-то жуть берет, честное слово.
— Ты все преувеличиваешь, Гена, — сказал я. — Все не так просто…
— Да что там! Где искренние чувства, где настоящая любовь себя отстаивает и борется с пошлостью, там действительно все не так просто, но зато прекрасно. А где одна похоть, там элементарная мерзость, вот и все. И если эта похоть выдается за любовь, так это просто невежество, какой-то кошачий уровень интеллекта, вот и все. И ведь никто не научит этих юнцов ничему! Дважды два — этому учат, а вот что красиво и что безобразно — этому нет, не учат. Да и кто будет учить? Вот где настоящая сложность — учить некому! За основу взят какой-то ложный гуманизм по отношению к женщине. Слабый, дескать, пол, материнство и все такое прочее, и вот извольте падать на колени. А ей самой наплевать на то, что она жена, мать, что от нее в первую очередь зависит семья. Вот этому никто ее не учит, никто! Да что тут толковать. Сейчас женщина везде права: в любом месткоме, райкоме, суде. Теперь ведь начался век мужской вины. Не виноват только развратник, самец какой-нибудь.
Ну, это уж чересчур, чересчур. Я не могу с этим согласиться, нет, и я пытаюсь перевести разговор на конкретный случай, я доказываю, что женщины ни в чем не хуже мужчин, что они способны и ждать, и страдать во имя любви, за любимого человека, способны стойко разделять с ним любые житейские трудности. Но я вижу, что Генка не слушает меня, он потерял всякий интерес к разговору, вздыхает и глядит в черное окно, потому что ведь уже ночь. Тут я вспоминаю, что так и не сумел написать письмо Наде, и решаю, что напишу завтра утром, да, обязательно утром напишу, встану пораньше и напишу.