Год ведьмовства

Хендерсон Алексис

Анна снова попыталась завязать разговор, но тщетно. Марта сидела, уставившись в тарелку, а девочки благоразумно помалкивали, опасаясь гнева отца.

Абрам говорил мало. В плохие дни он почти все время молчал. Иммануэль видела, как мучительно он переживает свое падение. Когда-то его называли гласом пророка, а теперь, спустя годы после смерти матери Иммануэль, он превратился в деревенского изгоя, проклятый Отцом за попустительство. Во всяком случае, такие ходили слухи.

Иммануэль почти ничего не знала о том, что происходило с Абрамом после

смерти ее матери. Скудные обрывки информации, которые поведала ей Марта, были лишь фрагментами истории, слишком ужасной, чтобы рассказывать ее целиком.

Семнадцать лет назад ее мать Мириам, недавно обрученная с пророком, вступила в порочную связь с деревенским пареньком с Окраин. Несколько месяцев спустя, когда их отношения были раскрыты, юноша погиб на костре в наказание за свои преступления против пророка и церкви.

Мириам была помилована – пророк, ввиду их помолвки, пощадил ее.

Но в ночь накануне свадьбы она, обезумев от горя и жаждая мести за смерть возлюбленного, прокралась в опочивальню пророка, пока тот спал, и попыталась перерезать ему горло его же собственным ритуальным кинжалом. Но пророк проснулся и оттолкнул ее, отразив удар.

Прежде чем ее успела схватить стража, Мириам убежала в запретный Темный Лес – обитель Лилит и ее ведьмовского ковена, – где бесследно исчезла. Со слов Мириам, суровые зимние месяцы она провела одна, в хижине в непроходимой лесной глуши. Зима в тот год выдалась морозная, хижину в лесу так и не нашли, поэтому никто в Вефиле ей не поверил.

Прошли месяцы, а Мириам все не появлялась. И вот однажды ночью, в разгар страшной метели, она вышла из темноты леса. Она была на сносях, беременная плодом порочной связи с ее возлюбленным, погибшим на костре. Спустя считаные дни после своего возвращения Мириам родила Иммануэль.

В то время, как его дочь кричала в агонии родов, Абрама хватил страшный удар, и он уже никогда не стал прежним. Удар отнял у него силы и стать, а вместе с ними и его Святые Дары. Мириам тужилась и мучилась, пока, в конце концов, не ушла в мир иной, и с ее отцом едва не произошло то же самое. Только чудо Отцово уберегло его, вновь подняв со смертного одра.

Абрам пострадал за грехи Мариам и продолжит страдать за них до самой смерти. Возможно, он страдал бы меньше, если бы у него хватило духу отречься от Иммануэль за грехи ее матери. Возможно, если бы он сразу отрекся от Мириам, когда та вернулась из леса, то вернул бы благосклонность пророка.

Но он этого не сделал. И за это Иммануэль была ему благодарна.

– Утром… пойдешь… на рынок… – проговорил Абрам со своего места, сквозь зубы. – Продашь черного барашка.

– Сделаю все, что смогу, – кивнула Иммануэль.

Должно быть, дела шли совсем плохо, если дед решил продать годовалого барашка. Это был тяжелый месяц – тяжелый месяц в череде паршивых месяцев. Денег отчаянно не хватало. Зимой после тяжелого приступа лихорадки болезнь Абрама обострилась, и расходы на лекарства опустошили их карманы. Для Иммануэль было важно тянуть

эту лямку наравне со всеми, по мере сил облегчая лежащее на них бремя.

Никто в семье Муров не сидел без дела. Марта была повитухой, благословленной Устами Отца даром озвучивать имена, данные на небесах. Анна была швеей с такими легкими пальцами, и таким острым взглядом, что могла заштопать даже тончайшее кружево. Абрам, в прошлом бывший плотником, в годы после удара наловчился вырезать из дерева примитивные статуэтки, которые Муры иногда продавали на рынке. Даже Глория, хотя ей едва исполнилось двенадцать, оказалась талантливой художницей и рисовала небольшие гравюрные портреты, которые потом продавала своим однокашникам. Онор была еще слишком юна, чтобы заниматься ремеслом, но по мере сил помогала по хозяйству.

А Иммануэль пасла овец с помощью батрака с фермы. Каждое утро, за исключением субботы и тех редких случаев, когда Марта брала ее с собой на особо сложные роды, Иммануэль отправлялась на пастбище приглядывать за овцами. С посохом в руке она вела их к западной гряде, где овцы целыми днями паслись в тени Темного Леса.

Иммануэль всегда испытывала странную тягу к Темному Лесу, чувствовала волнение, когда приближалась к нему. Этот запретный лес будто бы пел песню, которую слышала она одна, звал ее подойти ближе.

Но, несмотря на искушение, Иммануэль держалась в стороне.

В базарные дни она брала с собой разные товары на продажу, будь то шерсть, мясо или баран, и отправлялась с ними на рынок. Целый день она проводила на площади, торгуясь с покупателями. Когда удача ей улыбалась, она возвращалась домой после захода солнца с достаточным количеством медяков, чтобы покрыть их недельную десятину. А если нет, семья жила впроголодь, а десятина и долги лекарям Абрама оставались неоплаченными.

Абрам через силу проглотил еще одну ложку похлебки.

– Возьми за него… хорошую цену. Не продешеви.

Иммануэль кивнула.

– Я выйду пораньше. Если пойду по короткой дороге через Темный Лес, то доберусь до рынка раньше других торговцев.

Разговор оборвался, стал слышен лишь лязг вилок и ножей о тарелки. Даже Онор, несмотря на свой юный возраст, держала язык за зубами. Воцарилась тишина, нарушаемая только мерным капаньем из подтекающего в углу кухни крана.

Марта вдруг стала белее мела.

– Никогда не ходи в эти леса, слышишь? Там живет зло.

Иммануэль нахмурилась. В ее понимании, грех не был заразой, которую можно подцепить, если подойти слишком близко. И она не особенно верила во все эти легенды о зле, обитающем в глуши Темного Леса. По правде говоря, Иммануэль и сама до конца не понимала, во что верит, но была твердо уверена, что, срезав путь через лес, не обречет себя на погибель.

Однако споры ни к чему бы не привели, ведь она знала, что Марту ей ни за что не переубедить. У ее бабушки было железное сердце и непоколебимая вера, способная пошатнуть горы. Идти поперек нее было бессмысленно.